поселка, следовательно, мог кое-что подсказать.
8
Кардинал Мазарини спал безмятежным сном человека, укладывавшегося с твердой уверенностью, что, пока он предается снам, ничего в этом мире измениться не может. А потому человечество с содроганием должно ждать каждого его пробуждения.
– Ваше высокопреосвященство! Вы слышите меня, ваше высокопреосвященство? Вас просит к себе королева.
Кто бы мог подумать, что его секретарь виконт де Жермен способен вещать поднебесным гласом ангела? Кстати, о какой, собственно, королеве идет речь?
Кардиналу снилась окаймленная высокими соснами бухточка. Точь-в-точь, как та, что на одной из картин в его кабинете, где изображено побережье у мыса Изола-делле-Корренти на южной оконечности Сицилии. В последнее время кардинал почему-то часто бредил этими, с детства знакомыми ему, пейзажами, мысленно уходя от парижских туманов и версальских сплетен.
– Ваша светлость, господин первый министр, – неслышно ступил несколько шагов виконт де Жермен.
– Подите к дьяволу, – сонно пробормотал кардинал, продолжая наслаждаться пейзажами своей умопомрачительно-солнечной Сицилии, с юными девичьими телами у пенной кромки прибоя и ослепительно белыми парусами, испестрившими божественную гладь залива.
– Но… ваше высокопреосвященство. Вас требует к себе королева, – едва удержался виконт, чтобы не прикоснуться к плечу кардинала.
– Так просит или требует? – прервал размеренное похрапывание неожиданно ясный обыденный голос кардинала.
Уточняя это, он все еще видел рядом с собой оголенное, бронзовое от загара тело пастушки, с которой впервые познал упоительную сладость того безгрешного греха, которому, молясь, но не раскаиваясь, время от времени продолжал предаваться до сих пор. И оттого, что ложе его теперь находится в королевских покоях, а не посреди усыпанных сосновыми иглами песчаных дюн, а тело принадлежит королеве Франции, а не пастушке или пропахшей водорослями и рыбацкими сетями юной рыбачке, адамовы забавы эти не стали более изысканными.
– Она ждет вас в своем кабинете, вместе с главнокомандующим принцем де Конде.
– Вот видите, виконт, с принцем де Конде. Они себе мило беседуют, а вы в это время терзаете меня, прости мне, Господи, все ваши обиды, – широко, по-медвежьи зевнул Мазарини, глядя на угасающее пламя камина.
Он уснул, развалившись в кресле, почти касаясь носками ботфортов ажурной каминной оградки. И пламень костра переплавлялся в его сне на летний сицилийский зной.
– Ее Величество не догадывается, что вы изволили уснуть, – примирительно потер пальцами подбородок секретарь.
– А то бы она отослала этого юного наглеца главнокомандующего назад, в войска, ни с чем. Это вы хотите сказать, де Жермен? – Все так же не спеша, с наслаждением потянулся кардинал, ухватившись разомлевшими пальцами за подлокотники. – Я всегда подозревал, что в душе вы тайно ненавидите всю династию Бурбонов. Но не ожидал, что это способно проявляться столь