попросила я, подумав, что космический язык выше моих лингвистических способностей.
– Мы уже почти привык к вашему названию, – на удивление легко согласился Он.
– Я пока не знаю такой молитвы. А нужда есть. Научи находить и лечить у себя болезни, чтобы пожить подольше.
Особенно беспокоюсь за зубы.
– У тебя ещё есть болезни?
– Старость и возрастные изменения – болезнями не считаются. Это естественный процесс.
– Да? А Нам – наоборот! У тебя есть карма? Ты знаешь о ней?
– Знаю. Модное слово у фаталистов.
– А ты не веришь в судьбу?
– Я была атеисткой, и привыкла рассчитывать на себя. Отвечать за свои ошибки – тоже.
– Значит, у атеистов нет кармы, детка?
– Это Тебе, Богу, лучше известно. Мы её отрабатываем со времён Евы, да всё отработать не можем. Если карма дана Земле на все века, то остаётся только прожить свою жизнь достойно, не заморачиваясь спасением мира. Возможно, будущие поколения и отработают долги Адама. А нам бы новых – не нажить.
– И что? Ты прожила свою жизнь, и никого не обидела, никому не нагрубила, и ни разу не солгала?
– Ну, я же не в пустыне живу – среди людей. Все лгут, грубят, обижают и обижаются. Как ни старайся, а приходится принимать правила игры, по которым живёт общество.
«Белых ворон» оно вытесняет, а в уединении прожить невозможно. Много нас стало на Земле – семь миллиардов. Мало осталось мест, где неделями ни души не встретишь. Ещё меньше – желающих жить без общения, без сотрудничества, без новостей.
Наверняка, и у меня есть грешные поступки. И я даже знаю, в чём уже желаю Тебе покаяться. Мне только надо сделать паузу, чтобы сосредоточиться и ничего не забыть.
– А что? У ты много личных грехов?
– Мелкие я не считала, а крупных штук пять найдётся.
– Ты убила человеков, да? – маятник как-то особенно осторожно показал буквы на диаграмме.
– Слава, Богу – нет! Законов я не нарушала, судима не была, в тюрьме не сидела. Есть стыдные поступки, за которые уже не у кого просить прощения.
– Какой-нибудь назови, детка, – чуть-чуть активнее проявились слова.
Первое покаяние Богу с маятником
– После смерти мамы отец заболел. Оставлять его одного в деревне я не решилась. Уговорила уехать со мной, подлечиться в городской больнице, пожить у нас, переключиться с горестных воспоминаний на новые впечатления. И он согласился.
А когда собрались уезжать – уже и билеты были куплены, и всё готово к отъезду утренним поездом, пришло известие, что умерла моя бабушка – его мать. Я взяла на душу грех, и не сообщила папе о новом горе в нашей семье. Бабушке уже не помочь, а её похороны добили бы отца.
…Только на девятый день в моём доме, я напекла блинов, накрыла поминальный стол, и тогда показала ему ту злополучную телеграмму. Сначала он рассердился, а после остыл, даже к столу присел. Время-то ушло – обратно не вернёшь.
Хорошо и по-человечески, мы тогда