по голове подругу. А та хрупкая, как воробей. Ей много и не нужно.
Сама Веда сразу даже и не поняла, что произошло. Лежит на полу Гордея, остывает. У самой Веды в руках кочерга окровавленная. Да не просто окровавленная, а капает с неё. Облизала Веда кочергу и почувствовала, как всё тело её огнём горит, как в один миг кости её ломаются, как кожа трещит. Упала баба на пол и извиваясь ужом, начала обращаться.
Чуть сердце не выпрыгнуло. Сама чуть разума не лишилась. Перед глазами вновь все облики оборотного, как тетерил он её, возникли. Да не просто образами, а и со всеми чувствами. И запахи, и боль, и страсть пугающая, что за болью этой скрывалась. Но, как боль прошла, поняла Веда, что стала маленькой, слабой, хрупкой. Нож достала и на куски порезав тело подруги, спрятала в кладовой. Решила, что потом, по тихой, свиньям скормит.
Да вот, вернулся Микишка и ничего не подозревая к жене, любимой подбежав, целовать её начал, а после и в кровать понёс. И так любил, что у Веды сердце зашлось. Лишь поздней ночью пресытился он ласками женскими.
Лежат влюблённые в постели, милуются. А Веда возьми, да и спроси Микишку, дескать, коль на её месте Веда, ну, то есть сама она была, любил бы он также страстно её?
– Ну, глупые вопросы задаёшь, – засмеялся Микишка. – С Ведой мы с малолетства в один горшок ходили. Какая там любовь. Я её сестрицей своей больше считаю. Никогда в ней я любимую и не усматривал. Да и не люба она мне как баба. То ли дело ты, Гордеюшка. Маленькая, хрупкая, ласковая. А Веда, здоровая, как мужик, да ещё и с титьками огромными. Ну, не нравится мне такое.
Знал бы Микишка, что перед ним не Гордеюшка его, а Веда, может и иначе бы сказал. Да только, хотел он жену любимую успокоить, чтоб не ревновала. А Веда как услышала такое, так и обозлилась. И пусть злобу свою не выказала, а внутри кипеть начала.
Как уснул Микишка, так Веда по тихой с постели встала, да в кухню шмыгнула. Давай стряпать яства разные, да столько, что всю деревню накормить можно. Лишь с рассветом, когда Микишка сонный сзади подкрался и в шею поцеловал, закончила стряпать.
– По какому поводу пир такой ты затеяла? – с улыбкой спросил мужик.
– А по такому поводу, что устроим мы праздник для всех, – отвечает стряпуха, муку с щеки вытирая.
– А праздник по какому поводу?
– А для праздника повод не надобен.
Тем же вечером на дворе столы дубовые поставили люди, скамьи принесли, кто-то и пару четвертей мутной притащил, кто-то вина бочонок, пива хмельного. И вот, такой пир закатили люди, что на всю округу слышно. С песнями, плясками, ну и, конечно же, с чествованием хозяев.
– Ох хороша стряпуха. Такую вкуснятину наготовила, – говорят одни.
– Да и ликом, и станом не дурна, – твердят другие.
– Да и с мужиком ей повезло, тоже молодец какой, – не забывают слово бабы вставить. – Да и вообще, это хозяюшке с мужиком повезло.
– Можно подумать Микишке не свезло? Ему ещё как с такой хозяюшкой свезло.
– Ну ей то больше свезло.
– А ему что, меньше?
Чуть