Вечерами супруг бывал недоволен приготовленным ужином, порой не так пахла курица или было не прибрано в кабинете…
– Неужели так трудно навести порядок?! Я много работаю, чтобы семья ни в чём не нуждалась, а ты совершенно свободна целыми днями, – раздражённо напоминал муж изобличая её промашки.
Что тоже являлось своеобразной традицией, где они с Витькой отыгрывали отведенные им роли: Витька сопел перед телевизором, а Маша вяло оправдывалась или пыталась пошутить. Правда уже без того студенческого энтузиазма, который когда-то так восхищал Панечкина. Наверное, сформировавшийся уклад их семейных отношений следовало считать её платой за счастливое замужество… Когда муж ушёл, Маше не верилось, что теперь до обеда можно нежиться в постели с книжкой или хохотать, дурачась с Витькой в их маленьком садике под балконом. Но скоро стало ясно, кому действительно не хватает денег, и кто подсел на них за последние несколько благополучно-праздных лет жизни. К своему ужасу, таким никчемным существом оказалась… Маша. Вдруг стало не о чём болтать по телефону с подружками, что-то опять купившими в новом бутике и не на что сидеть в баре, ожидая возвращения сына из бассейна. Иногда не было денег, чтобы заправить машину, а купить хорошенькую пальму стало и вовсе роскошью немыслимой… Продукты домой покупал Витька после встреч с отцом. Всё понимающие старенькие родители Маши регулярно навещали дочь с внуком, получив свои пенсии. От этого на душе становилось беспросветно.
Поскольку взрослеть Маше довелось в эпоху простых социалистических истин, когда для всех проблем имелось какое-нибудь единственно правильное решение, Маша принялась искать работу. Настырно, беспомощно и безнадежно, без связей и нужных знакомств. Ежедневно. И от этой безысходности что-то тёмное зрело в душе. Не то отчаянье, не то злость. Снилось, как она грабит банк. Маша просыпалась в каком-то тёмном лесу, смотрела в сумрачное небо, где над макушками елей медленно кружило вороньё, и говорила себе: «Пора». Потом, не торопясь, обувала на ноги мягкие сапоги, нахлобучивала шапку, засовывала за голенище тяжелый кинжал, а за пояс – плетку, и, крадучись, пробиралась к их центральному банку на площади. Там, распугав охрану, она набивала карманы сияющим при лунном свете золотом и ликовала. Ликовала до самого своего пробуждения. А после, разочарованная, плелась в ванну и постепенно успокаивалась от мысли о том, что это всего лишь сон…
Гадалка
Приблизившись к городскому рынку, Маша почувствовала усталость. Здесь было пыльно и многолюдно, а солнечная погода, казалось, тому лишь способствовала.
– Дай погадаю тебе, красавица, – вдруг совсем рядом прошелестел вкрадчивый голос. Маша вздрогнула. Снизу, словно из какого-то нижнего мира, прямо ей в глаза заглядывала маленькая цыганка.
– Горе у тебя, сердечная. Плохо тебе, милая, вижу, а будет ещё хуже. Болезнь вижу, смерть вижу. Заверни в бумажку прядь своих волос, а золото сними с тела…
Маша