напористым и грубым. С бесстыжими мошенниками только так – ведь пока их не прижмёшь к ногтю и не покажешь, что с тобой шутки плохи, они будут юлить и выворачиваться. А Филимонов был тем ещё жуликом, которому не жало наживаться на бедных крестьянах. Громко топая, я поднялся по крыльцу и затарабанил в дверь. Мне открыла служанка в белом чепчике.
– К Филимонову. Новый покровитель Северных Гребешков, – представился я.
– Секундочку, – поклонилась служанка и прикрыла дверь.
Я прислушался. Из глубины дома донёсся шум, брань, потом что-то заскрипело и кто-то грузно пробежал к задней части дома. Я спустился с крыльца и начал обходить дом по огороду. Дверь за моей спиной отворилась, и служанка извиняющимся тоном начала говорить:
– Господин, прошу прощения, я не знала, но виконт Филимонов отбыл в Москву рано утр… – запоздало осознав, что беседует с моим затылком, она закричала мне вслед: – Господи, куда вы?! Это частная территория! Господин!
Из задней двери дома вывалился низкий лохматый коренастый мужичок в фиолетовом сюртуке, расшитом золотом и серебром. Сидел этот сюртук на нём плохо – как на корове седло. Мужичок закинул на плечо небольшую кожаную сумку и припустил по огородам, перепрыгнув через забор как молодой сайгак. Выругавшись, я бросился за ним – честно говоря, не ожидал от него такой прыти. Но в любом случае Филимонов далеко не убежал, я догнал его на помидорных грядках третьего огорода и повалил прямо в грязь.
– Добрый день, – поздоровался я и оскалился, отчего Филимонов вздрогнул и зажмурился. – Хотел бы уточнить, по какому праву вы заставляете моих вассалов платить за проезд по единственной дороге, которая худо-бедно соединяет их с цивилизацией? Или вы забыли, что единственную дорогу запрещено делать платной?
– Нет. Да. Наверное, – выпалил Филимонов, и его лицо скривилось, словно он собирался вот-вот разрыдаться. – Вы меня посадите в тюрьму?
– Зависит от того, насколько ты будешь мне полезен, – я поднялся и отряхнул штаны. Иллюзия красивого костюмчика слетела, теперь за аристократа меня было сложно принять, даже издалека и сослепу. Но Филимонов отчего-то не сомневался в моём происхождении и продолжал дрожать от страха. – Если ты будешь со мной сотрудничать, то я никому не расскажу о беспределе, который ты тут устроил. А, ну и ещё ты вернёшь все деньги, что содрал с Северных Гребешков. Надеюсь, хоть бухгалтерию ты ведёшь? Или на налоговую у тебя тоже аллергия?
– Веду, веду, – протараторил Филимонов и ногтём щёлкнул по переднему верхнему клыку. – Всё отдам! Вот вам зуб!
Я кивнул на его дом:
– Не хочу стоять на жаре.
***
Южные Гребешки, дом Филимонова, час спустя.
Филимонов устроился в кровати, обложившись подушками и одеялами, и, потянувшись, взял с тумбочки чашку с горячим ромашковым чаем. Сделал судорожный глоток, тяжело вздохнул и оттянул воротник рубашки. Ужас, который он испытал услышав фамилию “Ломоносов”, не передать словами! Дело в том, что Филимонов был азартным человеком