возле двери таверны и видел, как последний всадник выехал за ворота. Не могу сказать, что мне стало грустно, нет, скорее, я был задумчив. За один день со мной приключилось столько, сколько не случалось за все годы жизни, но волнение не просто улеглось, а уступило место размышлению.
Когда совсем рассвело, я принялся собирать солому со двора, и у меня появилась возможность подумать о произошедшем. То, что Ансельми назвал зеркалом, я завернул в тряпицу и держал за пазухой, стараясь придумать, где его можно лучше спрятать подальше от чужих глаз. Двигаться приходилось осторожно, да ещё надо было придерживать зеркало рукой, чтобы не выскочило наружу. И каждый раз, когда я дотрагивался до него, в моих ушах звучал голос: Пусть оно принесет тебе много счастья, Корнелиус…
Кому-то будет трудно поверить, но смысл этих слов для меня тогда был не совсем ясен, я не знал или не понимал, что такое счастье. Счастлив ли я, проводя свои дни на дворе папаши Арно? У меня есть родители, крыша над головой, скромная еда – можно ли назвать это счастьем? Мне доводилось видеть нищих, таких истерзанных и грязных, что самая добрая душа не решалась дать им ночлег, да и сам я при их виде с содроганием закрывал глаза, бормоча: Несчастные… Мои хозяева по-своему добры ко мне, можно ли сказать, что я счастлив с ними? Однажды кузнец в нашей деревушке до полусмерти забил подмастерье, когда тот так ловко подковал лошадь, что бедное животное захромало… Самым страшным наказанием у папаши Арно до сих пор была тяжелая затрещина, значит, мне повезло и в этом. Так какого же счастья можно ещё пожелать? У меня пока нет собственных денег, но только по причине малолетства хозяин отдает мой скудный заработок отцу. Да и папаша Арно как-то обмолвился: если я буду хорошенько с ним трудиться, то со временем он передаст хозяйство в мои руки, ведь не вечно они смогут работать с женой… Может, в этом и будет мое счастье? Однако я смутно сознавал, что в пожелании Ансельми говорилось о чем-то ином.
Не найдя ответа, я всё-таки загрустил и, чтобы хоть как-то отвлечься, стал вспоминать подробности прошлой ночи, мгновение, когда увидел Ансельми, как мы сидели с ним в кухне, как держал в руках зеркало… Отчего я так испугался?
Не могу сказать, что уж совсем никогда не видел своего лица раньше. Собираясь в деревню, племянницы хозяина прихорашивались, глядя в ведро с водой, там же при желании мог увидеть себя и я, и ничего особенного в этом не было. Но, сказать правду, в отличие от девиц, у меня никогда не появлялось желание заглядывать в зыбкую мутную воду. Мне нравилось рассматривать чужие лица, и верно Ансельми это подметил, иначе почему он назвал меня наблюдательным. Лицо всегда расскажет правду, хотя бы ты и видел человека в первый раз. Я уже тогда догадывался: по лицу можно узнать, что за человек перед тобой, в каком он настроении и даже чем он занят. Наши страсти, радости и скорбь, гнев, ненависть найдут свое собственное место на лице, и если рано или поздно мы забудем о них, знаками своими они напомнят о себе каждому, кто на нас смотрит. Окружающие могут знать о нас много больше,