определённым – народом, иметь этнократическое правительство, которое отвечает интересам своего этноса, именно своего, не какого-либо чужого?
– Пётр Николаевич, вся ошибка ваша состоит в том, что вы повторяете заблуждение, в которое впали русские интеллигенты начала двадцатого века: власть дурна, власть безнравственна, утверждали они, посему надо разрушать полностью, до основания; господствующие классы должны перестать эксплуатировать народ, бездарное правительство следует заменить на дееспособное (разумно, не правда ли, – но не кажется вам, что большою несправедливостью нельзя опровергнуть малую; что, совершая большое зло ради блага – предстоящего, эфемерного – вы не только не избавляетесь от этого малого зла, но и преумножаете его…
– Я согласен с тобой, Трофимушка, я бесконечно согласен с тобой: зло нельзя исправить другим злом; лишение человека свободы – безусловное зло; так давай отворим двери тюрем, высвободим насильников и убийц, поскольку, даже если бы мы лишили и жизни их, то от этого не возвратились бы с того света их жертвы. Нет, Трофимушка, представь себе, что прямо вот здесь, в Александровском саду, расцвёл цветок зла, цветок прекраснейший, совершеннейший, но всё-таки цветок зла, и если не сорвать его, если не растоптать его, тогда очень скоро пыльца развеется над землёй и отравит людей, и приведёт к безумству; так что же, что же ты предлагаешь? – ничего не предпринимать? Безмолвствовать? Оставить в живых одного сейчас, чтобы завтра снова погибли многие миллионы, или убить его, изничтожить, как убивают отвратительных гадов? – одного, Трофим, всего одного, для дальнейшего…
– Но кто дал вам право распоряжаться чужими судьбами; кто дал вам право пренебрегать Божественным Промыслом? – ведь когда вы были курсантом, офицером, высокопоставленным военным, то исполняли чьи-то приказы, и даже если приказ был несправедлив, и даже если вам приходилось открывать огонь, идти на убийство, то и тогда вы могли утешить себя, что это необходимость, что таково предписание, исходящее от вышестоящего, но и тот вышестоящий тоже не самодержец, он подневолен, высшая инстанция есть и над ним, а на самом верху, над Царём, есть Бог, перед которым Царь отвечает не только за своим грехи, но и за грехи народа, – однако сейчас, когда вы развязали мятеж (я не глупец, Пётр Николаевич, у меня есть глаза и уши), – сейчас вы превращаетесь в самого обыкновенного убийцу, вы ничем не отличаетесь от заурядных уголовников, которых вы так желаете перещёлкать.
– Ты говоришь правильно, вполне правильно, Трофимушка, и я готов подписаться под каждым твоим словом. Но ты не осознаёшь, что идёт война, что мы находимся в таком же положении, как Александр Невский, который из-под покрова Ижорских лесов наблюдал, как рыцари высаживаются на берег со шведских кораблей, разбивают лагерь. И только представь себе, что Александра Ярославича в этот момент охватило бы нравственное терзание: вместно ли нападать исподтишка, вместно ли