которое проспит даже землетрясение.
Район Харадзюку, где мы встречаемся с подругами Аи, напоминает кулёк с разноцветными конфетами. Освещение здесь какое-то радостное, запахи сладкие, даже шум звучит так, будто доносится из огромной коробки с игрушками. На многолюдных улицах нет чётких граней, одна пышная мягкость и воздушная милота. Каждый ресторан, каждый магазин, каждое кафе декорировано очень сладко – эдакий Шларафенланд для взрослых детей с сумасшедшим чувством стиля. Костюмы, парики, ботфорты, щедро украшенные глиттером, неоном и кружевом, в сочетании с всевозможными аксессуарами и причудливыми дополнениями в виде плюшевых игрушек, кошачьих ушей, собак-роботов и даже настоящих змей – список диковинок можно продолжать бесконечно. Не сомневаюсь, в Харадзюку найдётся даже то, чего быть не может.
Мы сидим на коленях в закусочной, вокруг бегают полураздетые официанты, похожие на каких-то волшебных матросов, но я уже ничему не удивляюсь. Играет энергичная попмузыка, пронзительно звенят кассовые аппараты. Полная сенсорная перегрузка. Но всё моё внимание приковано к тарелке, в которой плавает скользкая лапша-рамэн с ещё более скользкими грибами шиитаке. Катастрофа предопределена. И все смотрят на меня.
Стремясь отсрочить разрушительный исход этой дегустации лапши, я говорю:
– Слышала, если палочки в еде стоят, это к несчастью.
– Ты не голодна? – нетерпеливо интересуется Момо.
– Г-голодна.
– Невкусно? – допытывается Рио, тихо рыгнув в бумажную салфетку. Она уже поела – определённо новое достижение для книги рекордов Гиннеса.
Я люблю рамэн, но обычно ем традиционные японские блюда вилкой и ложкой (и без свидетелей), потому что проще протащить циркового льва через горящее кольцо, чем донести лапшу до рта.
– Показать тебе, как есть рамэн?
Не знаю, чем я провинилась в прошлой жизни. Видимо, сотворила что-то ужасное, ведь подружки Аи – точно последствие плохой кармы. Самое мерзкое, что они обе учатся со мной в одном классе. Наивная! Понадеялась, что Ая и её парень будут единственной проблемой. Как говорится, всегда может стать хуже.
– Дайдзёбу, всё хорошо, – уверяю я глухим голосом.
Момо хихикает, и длинные заячьи уши её кигуруми болтаются туда-сюда. Она смеётся всякий раз, когда я говорю на японском. Смеётся, когда я снимаю или надеваю розовую шляпу от солнца. Но особенно её веселит, когда за(д)умный японский туалет обдаёт меня фонтаном воды – и это очень неприятно.
– Оставь Малу в покое, обсудим вещи поважнее, – встревает Ая, и я наконец-то получаю шанс…
Одна лапша.
Вторая.
Третья.
Проклятье, как вкусно!
– Малу, ты вообще слушаешь? – голос Рио обрывает мой короткий и экстатический лапшгазм.
– Ч-что? – переспрашиваю я с набитым ртом.
Тяжело вздохнув, Ая объясняет очень деловым тоном:
– Сегодня ты получишь школьную форму.
– Да, – из носа течёт из-за горячего бульона, поэтому я не выдерживаю и громко сморкаюсь. –