стены, которые не кажутся очень громоздкими, крыша глубокого синего цвета, и сад, прекрасный сад молодого профессионального ботаника. Фрид на веранде среди своих любимых цветов – кустистых пионов, которые он собственноручно вырастил. Над его участком пролетел аэромобиль, из которого помахала приветливая соседка – профессор химического университета. Фрид также доброжелательно ей улыбнулся. Мимо дома пробежали дети, которые, увидев молодого профессора, закричали "Здравствуй, Фрид!" и побежали дальше. На веранду вышла женщина лет шестидесяти и, подойдя к нему, обняла за плечи.
– Как себя чувствуешь? – он накрыл рукой обнявшие его бледные худые женские руки, с нежностью погладил ладонь на своем плече.
– Уже лучше, – она потрепала его волосы, – я сегодня… – женщина сделала паузу, посмотрела на заходящее солнце, и тень печали отразилась на ее лице, – …не ходила к нему.
Фрид чуть сильнее сжал ее ладонь, утешая.
– Это хорошо. Отец не хотел бы, чтоб ты горевала. Главное, мы помним его.
Женщина устало прикрыла глаза, вокруг которых пролегли темные круги. В аккуратно забранных волосах виднелись пряди седины, а отечность, не успевавшая сойти с щек и носа, говорила о продолжительном оплакивании.
– Я знаю, сынок. Больше не пойду.
– Ты очень сильная. И он это знает, и всегда любил тебя за это.
Они смотрели в таком положении на закат еще некоторое время, по щеке женщины скатилась одинокая слеза, прокладывая дорожку от века к самому подбородку, пока не капнула с него на плечо Фрида. Он этого не заметил, только вслушивался в размеренное дыхание матери. Наконец она разомкнула объятия.
– Пойдем ужинать, – снова потрепав его волосы, добавила, – переживаешь на счет конференции?
– Немного, завтра уже лететь. Я хоть и ждал приглашения, но совсем другое – в самом деле там выступать.
– Ты профессор ботаники и селекции и обязан там быть, давно пора. Удивлена, почему они до сих пор тебя не приглашали, явное упущение с их стороны, – она подмигнула вставшему с кресла сыну и похлопала его по плечу, – ты же «опора наша и надежда».
Фрид печально улыбнулся, глядя в тусклые серо-зеленые глаза матери. «Опора и надежда» – так говорил отец. Он умер уже несколько лет назад, но жена его все еще тосковала иногда, особенно в преддверии их годовщины и его дня рождения. У них была особенная связь, почти ощутимая, а когда его не стало – у нее словно вырвали часть сердца, часть ее самой. Сын стал единственной опорой, перевез мать к себе, дабы не помешалась на собственном горе в окружении вещей, напоминавших о покойном.
Их размеренный быт мало что теперь отягощало, только женщину печалила холостяцкая жизнь сына. Он не видел кроме работы ничего и никого, свободное время проводил в саду или лабораториях, за книгами и экспериментами. Для Фрида это казалось нормальным течением жизни, хотя порой желание завести семью, в особенности детей, настигало даже этого амбициозного молодого ученого. «Ты стал бы прекрасным отцом» –