хлопоты
Когда Валентин Васильевич вернулся домой, все ещё спали. Это хорошо – не надо ничего придумывать, изворачиваться. Он снова облачился в халат и, смело шаркая тапками, продефилировал на кухню.
Он заканчивал пить кофе, когда вышла из покоев, позёвывая и потягиваясь, заспанная Анна Андреевна.
– Уже вскочил? – зачем-то, по своей глупой всегдашней привычке, не думая, спросила она.
Валентин Васильевич промолчал.
– Так ты сегодня работаешь?
– Вот так, да? Ну сколько можно говорить – ра-бо-о-о-таю!
– И чего надо злиться, не понимаю! – огрызнулась Анна Андреевна. – И спросить нельзя? Пожалуйста! Только я тебя же жалею. Всё ты да ты по субботам пашешь, а твой зам прохлаждается…
Валентин Васильевич действительно частенько дежурил по субботам – «Комсомольский вымпел» имел воскресный номер. На то было много причин: во-первых, он любил лично подписывать номер в печать; во-вторых, мало доверял своему заместителю – вчерашнему редактору зачуханной многотиражки, суетливому, невнятно говорящему парню с выпуклыми рачьими глазами (он был тоже выдвиженцем, и Фирсов согласился на его кандидатуру, так как знал, что сам скоро уйдёт на повышение); и, в-третьих, он любил свой редакторский кабинет с массивными столами и шкафами, строгой табличкой на двери… Эти частые субботние дежурства выставлялись, само собой, как пример трудолюбия и высокого чувства ответственности Валентина Васильевича Фирсова.
На сей раз он лгал, и его раздражали вопросы и сентенции супруги.
– Ты вроде говорила, что в Пригород надо съездить? – перебил он.
– Да, да! Мне в пригородном магазине босоножки итальянские оставили. Надо сегодня забрать.
– Тогда поактивней шевелись, мне ещё в Будённовск до работы надо успеть, там Крючков в больнице лежит… С девяти магазин-то?
В Пригород они добрались быстро, но Анна Андреевна, по обыкновению, начала канителить, бессчётное количество раз примеривать эти дурацкие босоножки, которых у неё и без того пар десять, начала советоваться с магазинным бабьём, болтать и сплетничать. Валентин Васильевич сидел в машине и зримо представлял себе происходящее в подсобке магазинчика.
«А что если бросить всё к чёртовой матери и жениться на Юле, а? – раздражённо подумал он. – Жизнь-то уходит, убегает. Ну, сколько мне ещё осталось? Лет тридцать, тридцать пять? И глазом моргнуть не успеешь – промелькнут… Да ведь и она любит меня, любит по-настоящему… Такое же раз в жизни бывает! Меня же ни одна женщина так не любила… Да и я… Я же думал, что не способен на такое… Я ж теперь не смогу без неё… Разве её сравнишь с моей коровой?.. Всё, сегодня же скажу Юле, что развожусь с Анной…»
Валентин Васильевич долго перекатывал в мозгу эту мысль, лелеял её, а сам в потаённых глубинах души с горечью понимал, что, увы, всё это только мечтания. Может быть, потом, позже? А сейчас, ведь точно уже светит место в обкоме партии, ведь если он станет завсектором печати, это ж – у-у-у!.. Не-е-ет, сейчас такие фортели с разводами и скандалами ему нужны, как собаке пятая лапа…
Однако чёрт бы побрал эту Анну! Валентин