почти не дыша поднялась по лестнице и с трудом, навалившись всем телом, отворила тугую и тяжёлую деревянную дверь. И с наслаждением вдохнула тёплый воздух. Ей казалось, что платье, которое она не меняла уже, наверное, больше недели, превратилось почти что в тряпку. Но сшито оно было из плотной ткани и от осеннего холода, по крайней мере, немного, но защищало. А вот на голову накинуть было нечего. Её схватили простоволосую, как какую-нибудь крестьянку, даже причесаться не дали. Да она и не думала об этом. После приговора ей стало всё равно. Юлла была уверенна, что её жизнь закончится. Но вот она здесь и жизнь продолжается и, пожалуй, даже не так ужасно, как она себе представляла.
Она сделала несколько шагов вперёд, осторожно осматриваясь. Но нет, здесь не было ничего страшного. Перед домом темнел лес. Такое ощущение, что дом вырастал из леса, как будто был нерукотворным. А может так действительно и было? И прямо от двери в лес убегала тропинка. А сбоку, чуть поодаль от дома виднелись ровные ряды земли. Юлла видела их, когда проезжала деревни. Это были грядки и на них крестьяне выращивали всякие овощи. Выходит, и горбун тоже выращивал здесь себе еду.
Она невольно огляделась, ища его. Но его не было и куда он ушёл, она тоже не знала. И так было легче. Иллюзия свободы. Можно представить, что она приехала сюда по своей воле, а не прихотью короля. Вот только куда деться от того, что Джарри сейчас где-то в тюрьме и она ничем не может помочь ему, кроме как сидеть здесь? А ели Его Величество прикажет его казнить? Юлла представила, что после отца и матери потеряет ещё и брата и ей стало дурно. И захотелось плакать. Солнечный день потерял для неё всякую прелесть.
Она развернулась и бросилась в дом, сбежала вниз по лестнице и ничком упала на кровать. Она всё равно ничего не может изменить. Ни брату помочь, ни выбраться отсюда. Теперь её судьба – сидеть в этой берлоге всю жизнь, да радоваться редким отлучкам её хозяина. А ещё переживать за брата. Только бы кто весточку от него передал, что он жив! Хотя бы жив! Но у неё не осталось друзей. После королевского суда те, кто раньше покровительствовал ей или дружил, кто с удовольствием принимал её приглашения и на чьи вечера приходила она, отвернулись от неё. Никто не защитил её и ни от кого она не дождалась ни одного доброго слова!
Юлла вспомнила это всё снова, как наяву и беспомощно всхлипнула. Раз, другой. Слёзы сами потекли из глаз. За эти дни она, верно, выплакала все слёзы за много лет и понять не могла откуда они всё ещё берутся.
Лёжа так она, кажется, задремала, потому что и понять не могла, как не услышала шагов горбуна. Пришла в себя только от его слов?
– Ты снова плачешь, мотылёк? Тебе страшно? – Юлла вздрогнула и вскочила, повернув к нему заплаканное лицо. Почему он зовёт её мотыльком? Она терпеть не могла всякие прозвища. Отец звал её только «леди Юлла», а брат ласково называл сестрёнкой. Она хотела ответить ему и изумлённо раскрыла глаза, забыв что хотела сказать.
Он неуклюже вытряхнул перед ней из мешка новое одеяло, толстое и, пожалуй, даже красивое. А ещё платье, видно, снятое с какой-то служанки, сапожки и что-то, сшитое из шкур.