с теми неважными технологиями, которые тогда были. Неужели ее убийца еще жив?
А может, это не имеет значения, жив он или нет. Может, Джиджи хочет восстановить справедливость за свое убийство и разоблачить человека, который слишком рано оборвал ее жизнь – живого или мертвого.
Я делаю дрожащий выдох, мои пальцы обводят четыре пугающих слова.
«Он пришел за мной».
– Объясни мне, пожалуйста, еще раз, почему ты заставляешь меня взламывать базу данных полиции, чтобы посмотреть на фотографии твоей убитой бабушки? – спрашивает Дайя, сидя рядом со мной, ее пальцы замерли над мышкой.
У меня возникает искушение протянуть руку и надавить на ее палец сверху, чтобы она наконец нажала на эту чертову кнопку. Как только это произойдет, на экране откроются материалы по делу Джиджи.
Я вздыхаю.
– Я уже говорила тебе. Ее убили. И я думаю, что знаю, кто это сделал, просто… Ну, я не знаю о нем ничего, кроме его имени и того факта, что он ее преследовал.
Дайя смотрит на меня, но в конечном итоге сдается. Она кликает мышкой – наконец-то – и открывает фотографии с места убийства Джиджи.
Они выглядят довольно тревожно. Джиджи обнаружили в ее постели, с перерезанным горлом и сигаретным ожогом на запястье. Из-за недостаточного количества улик убийца так и не был найден.
Многие обвиняли в этом полицейских, приехавших на вызов, ссылаясь на то, что те затоптали все следы на месте преступления. Улики были либо утеряны, либо испорчены полицией, однако в конечном итоге никто так и не понес за это ответственность.
Дайя перелистывает фотографии, каждая из которых тревожнее предыдущей. Фотографии раны на шее крупным планом. Ожога на запястье. Лица Джиджи, застывшего в страхе, с мертвыми глазами, уставившимися в камеру. И ее фирменная помада, размазанная по щеке.
Я сглатываю, это зрелище резко контрастирует с фотографией, на которой она была в безопасности. С ее широким, улыбающимся лицом, полным жизни и огня. А теперь я вижу ее холодное мертвое тело, застывшее в страхе.
Кто бы ее ни убил, он сильно испугал ее. В моем затылке шевелится неприятное предчувствие. Судя по записям Джиджи, ее преследователь никогда не пугал ее. На самом деле он, похоже, делал прямо противоположное.
Я выбрасываю эту мысль из головы. Он был одержим ею, и незадолго до ее смерти в дневнике было несколько заметок, в которых она упоминала, что они не ладили из-за его ревности к ее мужу.
Его одержимость, должно быть, имела смертельно опасный характер.
Затем Дайя переходит к полицейским отчетам. Не только тем, что были преданы огласке, но и материалам расследования, которые являлись конфиденциальными.
Формально расследование все еще открыто. Просто оно зашло в тупик.
Мы не спеша читаем документы, но в итоге единственное, что мы выясняем, – это время смерти и тот факт, что Джиджи сопротивлялась, и сопротивлялась изо всех сил.
Моего прадеда, Джона, сразу исключили из числа подозреваемых, так как несколько свидетелей видели его