к вечеру – кефирчик приготовлю. А она? Разве будет она, как я…
Тут меня понесло.
– Ирин! Ты сейчас про кого?
– Как про кого? Про Павлушку.
– Так он же не сын твой?!
– Какой сын? Муж он мой. Быыыывший…
И – смотрю, у собеседницы моей губа задрожала мелко-мелко, как у кролика, который к морковке подбирается. Были у деда моего такие в детстве, насмотрелась.
– А ты не думала, что ты его своей опекой так задолбала, что он спал и видел, как от тебя сбежать?
– Ну кто ж от хорошего-то бегает? Это сглазили нас. Сама виновата. Не стоило на каждом углу говорить, какой у меня Павлушка золотой, как у нас всё хорошо! Это как с колготками… Я вот как… не скажу, а подумаю, мол, колготки хорошие попались: давно ношу, а ни одной затяжки нет – так сразу или порву, или петля побежит. Так и тут.
Перед новым годом гуляли в кафе, типа корпоративчика, праздник часика на три, я потом к Маришке, домой скорей. А он у себя там, праздновал, в своей шарашкиной конторе. Я-то на новой работе – от коллектива оторваться не могу. В один день получилось, гуляли. Ну, я про Павлушку-то девулькам своим и рассказала. И как зарплату всю отдаёт, и с работы сразу домой, и как тихо-мирно перед телеком мы с ним кино вместе глядим. Всё. Сглазила. Как в соль села. Не зря говорят – чем похвалишься – без того и останешься!
После праздника этого – как подменили Павлушку. Сперва задерживаться стал, типа на выезды, за дополнительную оплату. Потом – смотрю, глаза прячет, как поздно придёт. Поняла я это так, что не заплатят ему за эти вечерние выходы, утешать стала, мол, не жили богато, не стоит и начинать.
А он как разозлится. Не даёт даже приласкать, руки скидывает. Как закричит, мол, не в деньгах дело! Я ему тихонько, мол, а в чём, Павлушка? А он аж с визгом: «Не называй меня больше никогда этим дебильным именем! Павел я, поняла? Павел!» И – на улицу. И дверью так хлопнул, что ключница из стенки на пол шмякнулась.
И ночевать не пришёл. А я всю ночь не спала, думала, у мамы он, бедный, ночевать остался. Первый раз такое. И к утру не пришёл. Я на работу к нему прибежала – он там. Злой, как чёрт. Говорить не стал, сказал, мол, дома поговорим.
Он тогда уже к ней пошёл ночевать, я думаю. Она молодая ещё, и готовить-то, думаю, не умеет. Пропадёт Павлушка мой. Гастрит сразу обострится. А ему же надо…
И опять всё с начала. Про яички. Про творожок.
Ну, тут уж я не стерпела. Поняла —не убегу сейчас – точно оконфузиться придётся посреди улицы.
Решительно вырвала рукав из её ручонки и, глядя прямо в глаза, спросила:
– Ирин! Ты в чай сколько ложек сахара кладёшь?
– Павлушке? Или Маришке? – собеседница моя даже опешила, – при чём тут чай?
– Не важно. Хоть себе.
– Себе – две. А им – по три ложечки. Повкуснее чтоб.
– Ир, а вот если в чашку твою кто-нибудь 10…нет, 15 ложек забабахает, вкусный будет чай?
– Ну… нет… Приторный. Не чай это