Пришлось тихо выбраться из постели, натянуть халат и проскользнуть на кухню. Освещаемая одной настольной лампой, кухня Веры Аркадьевны казалась чужой и таинственной. Практически всё, что было в этой комнате, принадлежало прошедшей эпохе – тумбы на ножках с маленькими круглыми ручками, пожелтевший холодильник “Зил Москва”, фарфоровый заварник, стол с кружевной скатертью и белоснежные тарелки на открытых деревянных полках. Казалось, будто все эти вещи совсем новые – до того бережно с ними обращались. Готовили на кухне редко. Детей у хозяйки не было, зато был театр. На протяжении 40 лет она пила на этой крохотной кухне утренний кофий, а потом отправлялась в свой настоящий дом. В театральной столовой Вере Аркадьевне подавали и обед, и ужин, и всё прочее. А в 64 года, когда заслуженная артистка наконец вышла на заслуженную пенсию, стало ясно, что утреннего кофе бывает недостаточно. Возможно, именно поэтому она предложила мне переехать. А эта кухня, уставленная вазами из чещского стекла и не имеющая в распоряжении ни одной сковороды, стала символом прошедшей, но не прожитой жизни.
Я поставила чайник, достала перламутровый кофейник, одну крошечную чашку, – надо же, когда-то такие делали – и принялась ждать. В этой трагической истории есть и положительная сторона – я могу не носить перчатки. Похоже, ни одна вещь в этом доме не была свидетельницей великой радости или большой трагедии. Вера Аркадьевна по-прежнему проводила вечера за прогулками, а обеды в кафе со старыми знакомыми. И в театр она, разумеется, ходила. Хоть и ворчала постоянно, “эти бестолочи всё развалили!”. А эти бестолочи, в самом деле, просто жили и творили, как умели. Вот и я живу, как умею. Придумываю себе правила и беспрекословно их соблюдаю, а главная моя цель – не угодить в сумасшедший дом. Сначала я писала “Не сойти с ума”, но позже приняла неизбежное – эта грань уже пройдена.
Чайник вскипел. Я заварила кофе и дала ему настояться. Светало – пришло время подумать о новом дне. Что сказать Поле? Долгие годы я храню в секрете свои особенности – дело привычное, но что насчет историка? Подруга наверняка захочет узнать о вчерашней поездке. Но эти воспоминание не вызывали ничего, кроме чувства неловкости. Я налила светло карий кофе в чашку и подошла к окну. Серо-рыжий город медленно просыпался.
Мартовские вечера
– Маргарита, Маргарита, Аксёнова! – Поля пихнула меня локтем в бок и я подняла глаза на стоящего рядом преподавателя.
– Извините, Олимпиада Юрьевна, задумалась, – я старалась быть вежливой, хотя на дух не переносила эту женщину с прилизанной прической. Громадные очки в черепаховой оправе делали её круглые водянисто-голубые глазенки почти бесцветными, а тонкие, выкрашенный бордовой помадой губы расходились в кривой улыбке только тогда, когда кто-то совершал ошибку.
– Это весна на вас так действует, Аксенова? Лучше подумайте об экзаменах, в этом семестре никто вам спуску не даст! – злобно прошипела змея и поползла дальше, так и не задав свой вопрос.
Я проглотила издёвку и заговорила, чтобы отвлечься.
– Так