лака, – где за широким столом с кожаной столешницей, почти невидимый за горой книг, журналов, листочков и в целом всякого, восседал автор.
Я был на двадцать лет моложе Терри. А еще из-за любви к романам о Плоском мире испытывал перед ним трепет – что, как я заметил, ему даже нравилось. Но у нас все-таки оказалось много общего. Мы оба в подростковые времена познали радость катания на скутерах; нам обоим повезло иметь отцов, с готовностью учивших нас по вечерам и выходным эти скутеры чинить. Мы оба увлекались любительской электроникой – читали одни и те же журналы, покупали одни и те же детали у одних и тех же почтовых поставщиков, корпели над одними и теми же самоделками.
– А, – сказал Терри. – Так, значит, ты знаешь и уникальную боль от раскаленного припоя, капающего на нейлоновые носки.
Я знал.
Более того, мы оба были из тех людей, которые, получив новое электронное устройство, первым делом выбрасывают инструкцию, срывают боковую панель, вглядываются во внутренности машины и думают, какие бы внести модификации, которых, скорее всего, не хотел бы производитель. В восьмидесятых мы оба научили свои первые компьютеры Sinclair ZX81 говорить – правда, Терри научил свой желать доброго утра и сообщать самую низкую и высокую температуру в теплице, а я научил свой ругаться на потеху моим друзьям. Но, что ни говори, связь есть связь. На Терри явно произвело впечатление то, что я знаю, что такое интегральная микросхема SPO256 от «Дженерал Инструмент»4. И не меньше – то, как легко и быстро я разобрался с его новым дисководом. Теперь я удостоился прозвища Капитан Конденсатор – первого из целой череды тех, которыми Терри меня еще наградит. Последовали новые технические командировки в Уилтшир. В декабре 2000 года, узнав, что я собираюсь уходить из Colin Smythe Publishing, Терри позвонил и спросил, не хочу ли я пойти к нему в личные помощники.
Я подумал, что это может быть интересно в качестве временной работы, тем более учитывая мою любовь к его книгам. Но долгосрочную карьеру я представлял себе совершенно иначе. Решил, задержусь там на годик, чтобы было о чем рассказать внукам. «Знаете такого Терри Пратчетта? Так вот…»
Я все еще работал на него полтора десятилетия спустя, в 2015 году, когда он скончался, и все еще работаю на него сейчас.
Я и не представлял, насколько будет интересно. К примеру, не воображал, что в какой-либо мере стану свидетелем творческого процесса Терри. Думал, работа над книгами будет проходить в тишине и уединении за закрытыми дверями, пока я сижу где-нибудь в другом месте и занимаюсь всем остальным – почтой, налогами, молоком. И да, всем этим я занимался. Но этим планы Терри на меня не ограничивались, что стало ясно, когда однажды, после утреннего писательства, он встал из-за стола и надел куртку.
– Мне надо ненадолго выскочить, – сказал он. – Подчисть тут пока, ладно?
Первый черновик Терри Пратчетта – как я обнаружил, нервно опускаясь на его кресло, – был документом весьма и весьма эксцентричным, со случайным образом меняющимся размером шрифта и