рукой прокручивает экран телефона. Когда слышит, как звякает колокольчик на двери, он поднимает голову и сползает с капота. Его глаза скрыты за идеально круглыми темными очками.
– Твоя машина? – спрашивает он. Голос у него высокий и пронзительный.
Я молча смотрю на него и в задумчивости отправляю в рот кусочек черничного. Это же очевидно, что машина моя. Она единственная на парковке.
– Ты едешь в Баббл-сити? – спрашивает парень.
Видно, что он обливается потом, и мне даже немного жаль его. Тяжело быть в черном в такую жару.
– А что? – спрашиваю я.
– Ну, просто интересно, в смысле, я подумал, может, подвезешь?
От черничного мороженого остается сладковатый химический привкус. Я хмурюсь и перехожу к сарсапарилле.
Мой потенциальный попутчик переминается с ноги на ногу и краснеет. В ярком солнечном свете видно, что его волосы покрашены кем-то неопытным: под черным виднеются оранжевые корни.
– Дело в том, – говорит он, – что в настоящий момент я не при деньгах. Но я мог бы прочесть твою ладонь.
Зажав зубами пластиковую ложечку, я подхожу к нему поближе и протягиваю руку так, чтобы он видел гладкую, безликую ладонь. Парень вынужден наклониться, и очки едва не сваливаются с его носа, но он задвигает их на место.
– О, – говорит он, сникая. – Так ты Портрет.
Я киваю и передвигаю ложечку из одного угла рта в другой.
– Ну, тогда ты, наверное, большая шишка.
Я снимаю свои очки и подмигиваю ему. Он тупо смотрит на меня.
– Не узнаешь? – спрашиваю я и даю ему подсказку. – Ты кино не смотришь?
Гот пожимает плечами и чешет затылок.
– Там, где я вырос, нет кинотеатра, а мои родители ужасно строгие…
Я склоняю голову набок.
– Сколько тебе лет?
– Двадцать пять, – излишне поспешно отвечает он. Должно быть, думает, что я родилась вчера. Он ошибся на один день.
Я удивляю себя тем, что издаю короткий смешок.
– Я подвезу тебя, – говорю. – Залезай.
Парень забирается в машину, и на его лице отражается тревога. Интересно, спрашиваю себя я, сколько он ждал, когда появится кто-нибудь, кого можно попросить подвезти. Красные пятна на его скулах не исчезают, а когда он видит салон, его подведенные карандашом глаза широко распахиваются. Если он и под впечатлением, то хорошо владеет собой и ничего не говорит, однако я замечаю, что садится он осторожно, как будто боится прикасаться к обивке.
Мы выезжаем на шоссе, и когда «Тетя Джулия» уменьшается до пятнышка в зеркале заднего вида, я откидываюсь на спинку своего сиденья и сжимаю бумажный стаканчик, наблюдая, как голубое, коричневое и оранжевое проникают друг в друга.
– Итак, – говорю я, – тебе надо куда-то конкретно?
– Просто в Баббл-сити. Там живет мой мастер.
Я кошусь на него и спрашиваю себя, правильные ли выводы сделала, основываясь на серебряных цепях и черной коже.
– Твой мастер?
– Мой учитель, – говорит парень, и выражение на его лице