герой, а на героя кто же покусится?
Старший лейтенант на этот счет был несколько иного мнения: на его памяти в недрах НКВД пропадали такие герои – ему, грешному, не чета. Да и не вызовут просто так, ни с того ни с сего с передовой в особый отдел. А то, что ты не знаешь за собой никакой вины, еще не значит, что ее нет. Как шутят те же самые чекисты: то, что вы до сих пор не расстреляны, не ваша заслуга, а наша недоработка. Но капитану об этом обо всем он говорить не стал – все-таки языка привели, зачем портить человеку радость? Если у особистов на него что-то серьезное, разбираться все равно придется самому.
– Пойди к Коровину, скажи от моего имени, пусть тебя до штаба на виллисе своем подбросит, – велел капитан.
Лейтенант только рукой махнул: не надо, до штаба всего километров пять, он пешочком прогуляется, ему только в радость.
И, выйдя наружу, пошел пылить по дороге в сторону тыла. Перед выходом думал переодеться в чистое, свежее, а потом махнул рукой – много чести, и так сойдет.
Так и шел Мазур по дороге вдоль поля, а пшеница – золотая, тяжелая – колосилась по обе стороны от него. Будь старлей деревенским жителем, такой пейзаж стал бы ему бальзамом на сердце. Но, увы, был он с ног до головы городским. А впрочем, поле смотрелось красиво с любой точки зрения – хоть городской, хоть колхозной. Кое-где, правда, вместо пшеницы зияли вырытые бомбами и снарядами черные от осыпавшейся земли воронки. Однако на воронки эти старлей старался не смотреть, он их за войну и без того повидал немало.
Мазуру, можно сказать, повезло: на фронт он попал добровольцем, после аспирантуры Ленинградского университета, в 1943 году, когда минули первые, самые тяжелые месяцы отступления, и война медленно, но неотвратимо пошла на поворот, и за горизонтом уже брезжила далекая, но все равно безусловная победа. Главное, что появилась надежда, да нет, не надежда – уверенность, что мы победим, что все будет хорошо, все будет как надо.
В начале 1943 года блокадное кольцо вокруг Ленинграда было частично прорвано, восстановилась связь с Большой землей. Этим воспользовался Мазур: окончив к лету аспирантуру, диссертацию защищать не стал, попросился добровольцем на фронт.
На обучение воинскому делу вчерашнего аспиранта вместе с другими добровольцами отправили в Череповецкое пехотное училище. Учеба там шла серьезная: подъем в пять утра, марш-бросок на полигон в десяти километрах от казармы. До пяти часов вечера – интенсивная боевая подготовка под палящим солнцем, потом – теория, во время перерыва – солдатский сухпаек. Курсанты обгорали под беспощадным ультрафиолетом, изнемогали от усталости, падали с ног от теплового удара. Не только люди ломались, но и неживая материя приходила в негодность: от тренировок прямо на спинах расползались пропотевшие гимнастерки.
К концу июля их переместили в лагерь под Новгород. Здесь из общей группы десять человек, в соответствии с их успехами в подготовке и согласно их желанию, зачислили в отдельную разведроту и отправили на фронт…
Тут Мазур отвлекся от воспоминаний, из-за холма медленно выплывала околица польской деревни.