и пресмыкающихся, мятежники падают в море или на пустынный берег за пределами рая[369]. Рядом с фонтаном жизни Бог творит Еву. Она поддается искушениям змея. Ангел с огненным мечом изгоняет прародителей из рая.
По контрасту с сочной зеленью райского сада, на правой створке адское пекло переливается всевозможными оттенками пламени, дыма, раскаленного железа, тлеющего и обугленного дерева. Босх стремится убедить зрителя, что ад – это не такая область, где правит «бог зла», якобы равносильный всеблагому христианскому Богу. Для благочестивого христианина «бога зла» не существует. Зло – это лишь недостача добра. Поэтому ад – не равносильное добру бытие, а нечто близкое к небытию: бессмысленная хаотическая деятельность, всеобщая неустойчивость, необратимая изменчивость, распад.
Отвергая традицию ван дер Вейдена, Баутса и Мемлинга, которым преисподняя представлялась в виде вулканического нагромождения скал, омываемого огненными потоками, Босх возвращается к немецкому прецеденту – к преисподней в «Страшном суде» Стефана Лохнера, изобразившего ее в виде горящей, разваливающейся на наших глазах крепости. Рукотворные формы позволяют представить эфемерность демонического мира выразительнее, нежели формы природные.
На фоне багрового неба темнеют силуэты пылающих и чадящих руин[370]. У их подножия души грешников барахтаются в огненном озере. Ближе к нам мятежные ангелы, полулюди-полурептилии, сооружают башню (на ней сидит зимородок – олицетворение тщеславия), предназначенную, по мнению фра Хосе де Сигуэнсы, для тех, кто входит в ад. Она возводится из «навеки погубленных душ», тогда как здание церкви состоит из «живых камней» – душ благочестивых христиан[371]. На первом плане – мост, по которому должны пройти грешники. Все это сооружено наспех, кое-как, косо и криво, потому что в преисподней Босха не знают ни будущего, ни вечности. Здесь существует только настоящий момент.
В чем состояли грехи изображенных здесь мучеников, можно попытаться узнать по аналогии с наказаниями, которые Босх изобразил в адском круге своей столешницы. Предоставим это развлечение читателю[372].
Босх и его заказчик не утверждают, что все человечество кончит адом. Они смотрят на своих ближних глазами христиан, не теряющих надежды на спасение. Господь рассудит всех сообразно с их делами. Покуда не наступит конец света, иронически констатирует Босх, будет крутиться карусель добродетельных и порочных поступков. Но грешно отчаиваться: высоко над возом сена Христос, вместо того чтобы вершить суд, смиренно склоняет голову и показывает свои раны в знак отпущения грехов[373].
На первый взгляд наше понимание идеи триптиха невозможно согласовать с давно замеченным приемом, при помощи которого Босх связал воедино среднюю часть с правой створкой: группа монстров, ведущих грешника к вратам ада, кажется частью упряжки, въехавшей сюда прямо из средней части. Однако эта сценка вовсе не означает, что вслед