за клочья тающих дум, но зрение уже вернуло подземную улицу недалеко от исада, а в уши ворвались крики и ругань. В трёх десятках шагов виднелся глухой широкий отнорок, освещённый масляным фонарём. Здесь часто представляли уличные сказители. Сейчас в отнорке метались какие-то тени, шла драка.
Не пошибанье кулачное, когда после обнимаются и вместе пьют пиво. Истая драка, злая, безжалостная. Если не поножовщина.
И вот туда со всех ног мчалась царевна Эльбиз! За ней Нерыжень, Ардван, ещё кто-то… Ознобиша ахнул, окончательно вынырнул из царских тайн и бросился следом, разыскивая у шеи гайтан с серебряным знаком.
«Порядчики! Где порядчики? Почему всякий раз, когда нужны…»
Ватные окончания пальцев не находили шнурка.
Ознобиша много раз видел, как дерётся Эльбиз, и почти за неё не боялся. Больше недоумевал, на что ей понадобилось ввязаться.
– Хасин, камбала косая, ужо тебе!.. – неслось из отнорка.
– Живым бери, тащи на исад!
– За доброго царя Йелегена!
– За красного боярина Харавона!..
– У шагада маховое перо отгнило, не видать ему нашей царевны!
Вольно было им резвиться на площади, сжигая чучело то кощея, то дикомыта… Ужас хлестнул Ознобишу, добавил резвости бегу. Под натиском подбежавших бойцов зевакам пришлось потесниться, и стало видно: у дальней стены, загнанный в угол, оборонялся Топтама.
«Вот же хватило ума! Куда вышел… один…»
Неудачливый рында успел потерять платок с головы, его выручал войлочный плащ, которым он бил и защищался, как птица крылом. Благо супостаты, числом пятеро, вовсю мешали друг дружке. Ознобиша их всех знал, если не по имени, так в лицо. Крепкие парнюги были из домашнего войска Жала, торговца красным товаром.
Царевна Эльбиз выпрыгнула с разбега. В полёте, ударом ноги, снесла челюсть ближайшему.
– Хар-р-га!
Нерыжень, метя широким подолом, ногой в сапожке прижала ступню второму, пнула сбоку в колено – подбитый рухнул, скорчился, взвыл. Ещё двое ухарей повернулись к Ардвану, слаженно взмахнули дубинками. Ардван сам рос не в запечке, он уже начал движение… между ним и обидчиками с тонким криком метнулся темноголовый мезонька. Ткнул самодельным костяным ножичком…
– Охолонь, люди! Жаловичей держи! – заорал Ознобиша, вздымая над головой знак.
Пятый зачинщик показал тыл. На его беду, позоряне успели узнать молодого райцу с окольными, и ветер изменил направление. Жалова опасчика схватили в десять рук, закалачили. Сбитый Нерыженью задира однозвучно выл, стискивая бедро. Куда унесла в горсти зубы жертва царевны, Ознобиша так и не понял. Он увидел Ардвана, стоявшего на коленях. Краснописец заслонял, обнимая, плачущего мезоньку. Тот по уличной привычке всхлипывал еле слышно, кусал губы, давился отчаянием и болью. Правая рука, угодившая под мозжащий удар, висела бескостно, безобразно. Вот и весь царский рисовальщик в чистом кафтане. Вот и весь Смоголь.
В отдалении замелькало красное, белое. Набежали