заплатники, сперва было неуютно. Как есть все глядят, примечают, пальцами тычут!.. Так им казалось, пока не пришли на Коновой Вен и не увидели, как ярко здесь украшали одежду.
Из-за шатра, где торговали подушками, перинами и одёжами на пуху, шумно вывалилась ватага во главе с гусляром.
Сам собою он черноусый,
В первых саночках – светлы бусы…
Русоволосый парень нёс на ремне длинные, узкие гусли. Глушил струны пальцами, вдетыми в прорезное окошко. Орудники переглянулись. «Северные гусли упирают пяткой в бедро, – наставлял дядя Ворон. – Пробуйте. Да не робеть мне, не потерплю!»
Здешний гусляр играл весело, яростно. Так, что обоим мораничам жгуче захотелось немедленно сыграть полтора десятка песен, которые они знали. А что! Поди, не хуже управились бы!
– У нас в Нетребкином острожке… – спохватился Ирша. Хотел сказать «всяк загусельщик», не успел.
Бойкие разносчики, соблазнявшие торжан пряниками, подались в стороны. Из-за соседнего ряда шатров приблизилось пение. Такое же слитное, отчаянно-молодое. Чего не вытянут умением, с лихвой возьмут удалью.
Как у нас на торгу в Торожихе
В старину приключилося лихо…
Певчие дружины услышали одна другую – и устремились наперехват.
– А возможем гораздо!
– А сойдёмся, переведаемся!
– А Небеса и Землю потешим!
Так у них, на Коновом Вене, вершились ристания гусляров. Ватаги сдвинулись на песчаном утопке – и заплясали, закружились грозно и радостно:
– Ваш лад нам не в лад!
– Вас с ладу собьём, на свой лад переладим!
– Гуди гораздо, Затресье!
– Не удавай, Твёржа!
«Твёржа»?..
Тамошнего игреца воронята разглядели не сразу. Внятен был только звон струн да мальчишеский голос, беспредельно взмывавший сквозь гомон купилища, сквозь вдохновенный ор своих и чужих. Голос плёл кружева, уносился и возвращался, лёгкий, радостный… крылатый. Услышав – не спутаешь, не забудешь. Певца прятали широченные спины. Есть кому в схватке синяками украситься, с добавком вернуть! Наконец парнишка мелькнул. Помладше воронят. Гибкий, худенький. Гусли – роскошные, не по возрасту. Золотые струны сыпали дрожащими искрами, заливаясь в сто голосов.
Гойчин вздрогнул… Волосы отрока неслись по ветру густым чёрно-свинцовым пером. Нос с тонкой горбинкой. Прямые брови, пушистые к переносью и гладкие у висков. И глаза – впрозелень голубые, как два бесценных верила…
Не может быть!
А состязание шло своим чередом:
– В Затресье рогожи треснули!
– Твёржа лыжи уставляет, во все ноги убегает!
Ирша ждал добротной кулачной сшибки, не дождался. Конечно, суровые парни толкались плечами, но больше для смеха. Рожи, искусанные морозами, неудержимо расплывались в улыбках. Взабыль ревновали одни гусляры, да и те в итоге грянули согласное:
Никому да не унесть
Нашу гордость, нашу честь!
Лучше вовремя отлезть!
Гойчин