ждал королеву. Она впервые после свадьбы покинула дворец и поехала на охоту. В полдень она позавтракает в одном из охотничьих домиков и вернется ближе к вечеру.
Костис встал с табуретки и в сотый, в тысячный раз прошелся из угла в угол. Когда она вернется, ему вынесут приговор – скорее всего, смертный. Но хуже смерти будет, если она решит, что он замешан в каком-нибудь заговоре и что хоть один человек из его семьи заранее знал об этом поступке. В таком случае его родным придется покинуть уютную ферму неподалеку от Помеи в долине Геды. Всем до единого – не только отцу и сестре, но и дядьям, тетям, двоюродным братьям и сестрам. Их собственность будет передана в казну, и из землевладельцев они будут низвергнуты в класс охлоса. Если повезет, станут торговцами, если нет – нищими.
Конечно, даже он сам не мог предвидеть того, что случится. Ему и в голову не приходило, что он навлек на свою голову столько бед, но сейчас это не имело значения. Костис подумал о бумагах, которые у него отобрали, и стал вспоминать, есть ли в них хоть слово, которое можно трактовать как намек на измену. Секретарь архивов способен разглядеть измену где угодно. Малейший намек на заранее составленный план – и вместо виселицы Костиса ждут пытки. Он прекрасно понимал: когда дело доходит до пыток, Истина, с самого начала никому особо не интересная, становится совсем не нужна.
Он подошел к окну и окинул взглядом казарму, скрытую в тени. Вскоре затрубят предвечерние горны, сменится караул. Ему положено быть на городской стене. За спиной звякнули кольца шторы, прикрывавшей дверь. Костис обернулся, чтобы встретить людей, которые отведут его во дворец.
Стражников не было. В дверях стоял король. Верховный правитель всех земель Аттолии, помазанный на царство жрецами и жрицами, признанный отец народа, повелитель баронов, которые один за другим присягнули ему на верность, бесспорный и абсолютный властелин всей страны. Багровые опухшие губы соперничали цветом с изысканной пурпурной вышивкой на воротнике.
– Другие на твоем месте преклонили бы колено, – произнес король, и Костис, застывший как громом пораженный, запоздало рухнул. Следовало бы еще и опустить голову, но он не мог отвести глаз от королевского лица. И только ответный взгляд повелителя вывел его из забытья. Он наконец-то потупился.
Король шагнул к столу, и Костис уголком глаза разглядел у него в руке кувшин. Один палец продет сквозь ручку, другие – сжимают две чаши. Король поднял их к столу, поставил сначала кувшин. Легким взмахом подкинул одну из чаш в воздух и, пока она крутилась, осторожно опустил вторую на стол. Поймал первую на лету и аккуратно установил рядом. Двигался он небрежно, как будто такое жонглирование было у него в крови. Тем не менее к этому приходилось прибегать вынужденно, потому что рука у короля была всего одна.
От стыда Костис закрыл глаза. Все события этого дня, казавшиеся кошмарным наваждением,