целой культурой, захватывая азартных, алчных, коллекционирующих. Синхронно с развитием мании у поколения я сколачивал капитал, а вместе с тем ко мне приходили слава, одобрение и респект. «Пеле» больше не тормозил меня при попытке вступить на коробку. Однако оказалось, что футбол – затея потная и травмоопасная, я немного побегал и махнул на это рукой. Баловство! Тем более что центр внимания переместился на скамью запасных: там играли другие спортсмены, и их азарт был сильнее. Цу-е-фа, цу-е…
Тут же для меня открылся доступ к «Мужскому клубу», злачному месту за трансформаторной будкой. Для всех, кто там не был, включая меня, «Мужской клуб» представлялся местом во всех отношениях элитарным. Ходили слухи, что именно там делаются все дела, решаются все вопросы и выясняются все отношения. Леня Гаврин, скучающий интеллектуал и синефил, согласился провести меня туда за редкую сотку из ограниченной серии – с портретом Дэвида Линча.
– Пс-с-т, Рыжий, хочешь, я покажу тебе, насколько глубока нора кролика?
Я отсылки не понял, но согласился. В реальности «Мужской клуб» оказался убогим и обоссанным тупичком, куда старшеклассники ходили курить сладкие сигареты и мацать девчонок за грудь. В центре стояла заброшенная и изъеденная коррозией, некогда черная «Волга». Дежурившие на крыше «Волги» пацаны то и дело глазели по сторонам, не направляются ли в «Мужской клуб» менты. На капоте и на багажнике восседали с княжеской важностью одиннадцатиклассники. Они потягивали пиво со вкусом лайма, слушали последний альбом «Лимп Бизкит» из магнитолы, дебатировали на тему размеров груди одноклассниц.
– У Бабиной вот такущие! Пятый, не меньше.
– Да это пушап! Я в том году заглядывал в раздевалку – за лето так не могли…
– Чё ты гонишь!
На стене трансформаторной будки художник Н. Славин рисовал граффити-тег, который никто не мог расшифровать. Но было красиво.
Теперь капот с багажником освободили под сотки. Я приходил, видел и побеждал – все аплодировали, поднимали за меня «ягуары» с «отвертками» и допытывались: в чем твой секрет?
– Рыжий, колись. Как ты это делаешь?
Я хитро улыбался в ответ и молчал, потому что не знал, что ответить.
Как с сильным спортсменом, со мной уже побаивались иметь дело – не хотели играть. А что толку? И тогда я придумал стратегию: подсчитывать миг между отчаянием и надеждой соперника, поддаваться, тяжело и притворно вздыхать – черт, не везет сегодня! – но потом без пощады брать куш. Иногда под жадными взглядами зрителей я сливал целую партию, не получая реванша, уходил ни с чем, понимая: игру надо вести долгосрочно.
К ноябрю не один мой класс, а поголовно все мальчики школы били сотки во снах. Просыпаясь, бежали скорей на урок, на уроке стучали под партой ногой, отсчитывая до перемены минуты. «Сегодня мне повезет!» На горизонте виднелся коллективный невроз.
– Надо что-то срочно предпринимать, – говорили наиболее бдительные из родителей на школьном собрании. – Мы уже не можем узнать наших милых детей, они впадают