подросток, и всё тут. Купец разочаровался и обделил Пулю гонораром, а тот, не будь дураком, пришел ко мне и все слил. Интуитивно я знал, что информация – самый верный союзник, и взял Пулю в долю.
– С этого дня ты больше не работаешь на Купца. С этого момента мы с тобою партнеры. И первое, что мы с тобой сделаем вместе, – уберем его с нашей доски.
Мне нравилось произносить речи, потому что по телевизору в нулевые все только их и произносили. Чем пафоснее, тем убедительней. Таково было время.
Пуля согласился на всё и выяснил, что у Купца, у Купчища, у Григория Михайловича был маленький недостаток, тихий был у него грешок. Он играл. В нашей школе, конечно, он бы не посмел – ведь не гадь там, где ешь, – зато в гимназии по соседству, откуда забирал своего младшего брата, – о, там уж давал себе волю. Да, Пуля донес, что Купец страшно хвастается среди гимназистов своим мастерством, а еще он азартен, как дьявол. Вот и план.
Всю неделю я распространял слухи, дескать, Купец неудачник и трус, он даже сотку между двух пальцев держать не умеет. Выждав момент, при всем классе я взял коммерсанта на понт, спровоцировал на поединок: да я уже на такой высоте, у меня этих соток столько, что ему и не приходило во снах… Разъяренный, Купец принял вызов. Я тихо сказал:
– Давай только так: кто проиграется, тот уходит совсем.
Купец согласился.
Игра началась на площадке за школой и длилась до темноты, вокруг нас собрался стадион, занимали места на подоконниках, вскарабкивались на заборы из рабицы, на баскетбольные кольца, транслировали шепотом результаты.
Я начал бодро, ради острастки выиграл несколько раз и почти сразу же покатился вниз, схватился за голову, неистово повышал, обещал плаксиво, что завтра, ей-богу, верну, «ну давай же, еще хоть разок!». Григорий пьянел от побед, взял, как он думал, всё, что только имелось.
– Ну что, Рыжий, кто теперь из нас неудачник?
Я бросился на колени, взмолился, схватил его за рукав:
– У меня еще есть, осталось чуточку дома, сейчас принесу.
Он снизошел, разрешил. Не помня себя, я сорвался, публика расступилась, глядя сочувственно вслед. Домчался обратно очередью из пулемета, поникший и потный, протиснулся, высыпал на асфальт кучку свежих, нераспечатанных, коллекционная редкость, личный резерв. Забирай, но сыграем еще. И кружки засверкали в жадных очах коммерсанта.
Цу-е-фа. Цу-е-фа. И по возвращении я больше ни одной ему не отдал, не выпускал из металлической хватки, покуда он сам уже не валялся в ногах, не умолял позволить занять у корешей, не ставил на кон золотую цепочку от крестика.
Все было кончено враз – я жестом дал знать, что больше с ним цацкаться не намерен, сгреб всё в рюкзак, цинично ссыпал в припасенные заранее пакеты и удалился под зрительский ропот. Все разошлись, и Григорий остался один на площадке. Его видели через пару дней в школе – бледно-пугливую тень. Но потом сообщили, что он заболел и не появится в наших стенах еще долгое время.
Я был единогласно признан