солёной толпе торчали изюмные лица праздные,
и покрытые сажей вагонные трубы
пахли, как пряники имбирные…
И ложилась страна, развязавши у горла платки,
в одну постель дорожную,
и, вздыхая, инвалиды бережно, будто гранили алмаз,
жёсткую воблу чистили,
и стояла я у вагона, как у края судьбы невозможного,
и только плакала, а за меня во тьме полушарья
извилины рельсов
жизнь мою мыслили.
Торговка луком
Вся земля, как невеста,
Убралась в снег и лёд.
На байкальском разъезде
Баба лук продаёт.
Дужки вёдер погнуты.
Лук лиловый горит!
Поезд здесь полминуты,
Может, меньше стоит…
Холоднее озноба
Вьюги светлая пыль.
В колокольном сугробе —
Деревянный костыль.
Крест тяжёлого шрама —
И лица не видать.
…как кричала ты: «Мама!..»
Не услышала мать.
Детский дом ли военный…
В подворотне ли смерть…
Той любви незабвенной
Не казнить… не посметь…
Жизнь, ты матерь ли, дочерь…
Гибель, мачеха ты…
Ты печать или прочерк,
За увалом – кресты…
Очи – синие льдины.
Да шалёнка в кистях.
Да льняные седины,
Да буран на путях.
Раскалённым железом
Изуродован лик.
За оврагом, за лесом
Дома нищий тайник.
Синий лук, лук лиловый,
Слёзный лик под ножом!
Жизнь – соломой, половой
В бедной печи сожжём.
Время, сладко и горько!
Люди, боль, благодать!
Лук в корзине, ведёрке —
Век, торгуя, рыдать…
В поминальной метели
Чёрный снег – вороньё…
Вьюга брачной постели…
Гроб… Снега колыбели…
…вспоминаю – её.
Ветер
Ведь любить можно не человека, а голец,
горделивый увал.
…Вперерез я таёжному снегу шла. А снег —
он меня целовал.
Это было любовным объятьем. Снег влетал,
вылетал сквозь меня.
Ветер рвал мне дублёнку и платье, саблей резал
больнее огня.
Минус тридцать – не диво. А сорок —
то привычно. Да все пятьдесят.
Человек-то – природе он ворог: заморозит,
как жалких лисят.
Так я шла, и не знала, что будет. Повторяла молитву одну.
Попадались неведомы люди, пробирались
сквозь пыль-пелену.
Ветер, ветер! На всём белом свете только ветер
да вьюга одна!
Время, ход твой торжествен и светел!
Твой полёт – из созвездия Сна!
Кто в снегу я?! Шальная девчонка! Иль старуха,