не танцую.
– Тогда зачем ты здесь, малыш?
Так и хочется зарядить по лицу и напомнить, если память короткая, что я ему не малыш! Но слишком много чести.
– Из-за подруги. Леси, – говорю спокойно.
– Так вот кто пялится на нас все это время. Не узнал. Она покрасилась? Ей идет.
И прежде чем я что-либо успеваю ответить, он просто стягивает с себя толстовку и надевает ее на меня, вынуждая подавиться и закашлять на вдохе. Это бред. Конечно, бред, я же не могу помнить, как он пах три года назад? Но будто бы сразу узнаю его по ненавязчивому аромату с послевкусием сладкого шербета. Он всегда пах либо им, либо машинным маслом, и это смешно, но как раз последний запах стал моим любимым. Я провела в гараже слишком много времени, чтобы остаться равнодушной.
– Она… розовая. – Я громко выдыхаю через нос, как Бумер, когда тот в очередной раз сунется мордой в цветы, но это единственное, что генерирует мой мозг.
Чумаков скрещивает руки на груди, прикрытой теперь лишь белоснежной футболкой, и наигранно выгибает бровь:
– Ты имеешь что-то против розового?
Он смеется? Конечно, смеется. Я вся от макушки до пят одета в черное, только лицо Бон Джови и красная помада разбавляют монохром.
– Высушу майку и верну, – бросаю я, прежде чем сорваться с места в поиске ванной комнаты, которая обнаруживается в конце коридора. Перед ней уже успела выстроиться очередь, но я захожу туда, как только открывается дверь, наплевав на возмущенные крики за спиной. К черту всех.
Заперев за собой, я цепляюсь пальцами за раковину до побелевших костяшек и глубоко дышу. Брызгаю водой на горящие щеки и удивляюсь, почему та мигом не испаряется. Второй раз за три года я прячусь в уборной с пунцовым лицом, и снова из-за Чумакова. А не пошел бы он обратно туда, откуда пришел?
Смахнув волосы на спину, чтобы не лезли вперед, а то отросли до середины лопаток, ищу по ящикам фен, чтобы высушить мокрое пятно, но ничего и близко похожего не нахожу. Хнычу, снимаю зловонную футболку, и теперь под розовой толстовкой Чумакова на мне остается только белье. Это раздражает, возможно поэтому, выйдя за дверь, я не сдерживаюсь и показываю средний палец всем возмущенным. После сворачиваю мокрую майку в небольшой шарик и заталкиваю в карман своей куртки, лежащей в куче других вещей прямо в коридоре.
Ладно, толстовку сегодня я Чумакову не верну.
– Ты куда пропала? Как ты? – с ходу нападает на меня с вопросами Леся, едва я показываюсь в зале. Ее глаза широко раскрыты, а брови лезут все выше и выше – еще немного и скроются за линией волос на лбу.
– В порядке.
– Что он тебе сказал? О чем вы вообще говорили? Думаю, после того, что было три года назад…
– Да ничего не было, Лесь! Я по нему сохла, а ему было плевать. Все, конец истории. Хеппи-энда не будет.
Он меня обманул.
– Тише, ты, он идет. Они. Оба, – в панике тараторит Жукова, и я замечаю приближающегося к нам с одной стороны Сашу, а с другой – слишком радостного и не совсем трезвого после выпитого вниз головой пива Золотова, который ловит меня в фокус.
– Бейб,