пуговиц оказалось на его лучшем костюмчике! Дора произвела подсчёт, и вышло, включая маленькие, на рукавах, которые не расстёгиваются, целых двадцать четыре.
Элис учила Пинчера служить, стоя на задних лапах, но безуспешно: он слишком умный и знает, когда вам нечего ему предложить. Остальные пекли в очаге картошку. Специально для этого развели огонь, хоть тепло было и без него. Картошка так получается очень вкусная, если срезать с неё горелые корки. Только сперва помойте хорошенько, не то основательно измажетесь.
– И как дальше действуем? – спросил Дикки. – Ты, Освальд, любишь призывать: «Давайте что-нибудь сделаем», но никогда не говоришь, что именно.
– Ну, если ответ на объявление пока вынужденно откладывается, может, попробуем кого-то спасти? – предложил Освальд.
Идея была его собственная, но он на ней не настаивал, хоть и мог бы, как второй по старшинству, потому что знал: навязывать свою волю окружающим невоспитанно и невежливо.
– А какой план был у Ноэля? – осведомилась Элис.
– Либо женитьба на принцессе, либо книга стихов, – сонно откликнулся Ноэль с дивана, на котором лежал и дрыгал ногами. – Только принцессу я буду искать сам. И один. Но конечно же, познакомлю вас с ней, когда мы уже поженимся.
– А хватит ли у тебя стихов на целую книгу? – поинтересовался Дикки.
Очень разумный и своевременный был, между прочим, вопрос, ибо стоило Ноэлю рассмотреть проблему под этим углом, как выяснилось: из кучи всего им написанного смысл мы смогли уловить всего в семи стихотворениях. Одно называлось «Крушение „Малабара“»[10]. Другое он написал, когда Элиза водила нас послушать проповедника, призывающего к духовному возрождению. Там все плакали, и отец сказал, что, видимо, дело тут в красноречии пастыря.
Вот Ноэль и написал:
О красноречие! Как суть твою понять?
Как суть твою понять, когда рыдали?
Все плакали. Внутри стояли.
И с красными глазами убывали.
«Вот это дар!» – отец тогда сказал.
Правда, Ноэль сознался Элис, что первые полторы строчки позаимствовал из недописанной книги соученика, которую тот собирался закончить, когда найдёт на это время.
Другое стихотворение называлось «В память о мёртвом чёрном жуке, которого отравили».
Жук, я печальную картину наблюдаю,
Как неподвижно на спине лежишь,
И над тобой, бедняжкой, я рыдаю, —
Такой блестящий, чёрный и молчишь!
Элиза говорит, глупы мечты,
Но всё же я хочу, чтоб ожил ты.
Повод ему подала отрава для жуков. Очень действенная. Полегли от неё сотни, но оплакал Ноэль только одного. На остальных, говорит, его не хватило. А самое досадное, он не мог потом распознать, какого именно жука воспел в стихах, лишив Элис возможности похоронить насекомое под надгробием с эпитафией, хотя ей очень хотелось.
Когда стало ясно, что стихов на книгу не наберётся, Ноэль предложил:
– Подождём год или два. Уверен, за это время я много чего напишу. Мне, например,