Германовича какого-то черта волнует мое здоровье и состояние, как интересно. Вытираю руки, подхожу ближе, мужчина рассматривает меня с интересом, как странную зверушку.
– А вы кто такой?
– Пройдемте, Виталина Робертовна, вас ждут, – галантно открывает двери, пропуская вперед, не ответив на вопрос.
Черт с ним, нужно прощаться и ехать в академию, завтра начинаются каникулы, у нас они в этом году запоздалые из-за карантина. В начале декабря две девочки заболели краснухой, пришлось всем сидеть в изоляции и репетировать спектакль. Но все-таки удавалось сбежать на ночь или пару часов, есть свои лазейки.
Захожу в зал, иду к своему месту, но ладони начинают потеть, а по коже бегут мурашки от взгляда моего отчима.
Он ведь мне отчим теперь, нового мужа матери именно так стоит называть? Или как-то иначе?
– Все в порядке? – мать интересуется первой, фальшиво изображая заботу и волнение.
– Да, все хорошо, просто устала. У нас, знаете ли, режим, много занятий, а сегодня был спектакль, я устала.
Моя недоеденная рыба исчезла со стола, появилось какое-то причудливое пирожное.
– Да, да, конечно, ты устала, значит, переходим к главному, чтобы тебя не утомлять, да, Дима?
– Разве твое объявление о том, что вы поженились, не главное? Есть что-то еще? Я пока к этому не готова, давай с сюрпризами дозировано как-то быть.
Смотрю на мать, перевожу взгляд на ее мужа. Горн ухмыляется, этому гаду понравилась моя шутка. Но лучше бы я этого не делала. В его глазах нет ничего того, за что можно было зацепиться и назвать его добродушным и приветливым.
– Нет, это не главное.
– Что же тогда главное?
У него зеленые глаза, да, именно зеленые, ведет правой бровью, двигается вперед, даже не смотрит на звонящий на столе телефон, который лишь мигает экраном.
– Тебе понравились цветы?
Вопрос ставит в тупик не только меня.
– Цветы? Какие цветы, Дима?
– Понравились?– переспрашивает, не обращая внимание на мать.
– Нет, не люблю красные розы.
Снова улыбается, ему нравится мой ответ, другого не ждал.
– Дима, что за розы?
– Инна, помолчи, я тебя просил не жужжать назойливой мухой.
– Если на этом все, я пойду. Не хочу мешать вашей милой семейной беседе. Не скажу, что было приятно познакомиться. Надеюсь, больше не увидимся.
– Вита!
Мать хочет сказать что-то еще, некрасиво скривив губы, злится, а мне ее злость – как сладкий мед.
– Присядь, мы еще не закончили.
Горн даже не повышает голоса, но я его слышу, смотрю в глаза уже без страха, но все равно с каким-то трепетом внутри.
– Я не ем сладкое.
– Меня не волнует, что ты ешь, а что нет.
Даже любопытно, что он скажет, только ради этого опускаюсь на стул.
– Утром мы уезжаем домой. Ты, Виталина, едешь с нами.
Несколько секунд думаю об услышанном. Словно это было сказано не мне, а кому-то другому. Слова о доме звучат странно. Моим домом вот уже восемь лет является академия.
– Домой?