все-таки худо-бедно окончил десять классов в спецшколе с немецким уклоном (а вот почему он потом, при поступлении в институт, проходных баллов не сумел набрать – это уже другой вопрос) и все надеялся хоть когда-нибудь применить свои языковые познания на практике. Собственно говоря, без мало-мальского знания языка в подразделения вроде их бригады никого и не брали, да и непосредственно в части с бойцами продолжали проводить занятия по языку. Преподавателей было двое – жена начштаба бригады Укладова, приятная дамочка бальзаковского возраста, до отъезда в ГДР преподававшая немецкий в каком-то столичном вузе (здесь она, кстати, вела уроки немецкого еще и в гарнизонной средней школе) и бритоголовый капитан Ховрин из разведотдела (этот, похоже, был бывшим нелегалом, поскольку не просто в совершенстве шпрехал на языке Шиллера и Гете, но, как уверяли некоторые офицеры, вроде бы даже имел чистейшее баварское произношение, нюансов которого солдаты и сержанты на занятиях, по дурости своей, разумеется, абсолютно не улавливали).
Только их «солдатский» немецкий был, мягко говоря, специфическим – ведь девушке не скажешь: «проведите нас к ракетной батарее или радарной установке, если хотите жить», «есть ли впереди танки» или «где находится ближайший аэродром»…
Но, к взаимному удивлению, девушка поняла Башмакова, улыбнулась и ответила ему (а он, о чудо, понял, что она сказала – значит, не зря в школе двойки и единицы хватал, хотя, как он понял в процессе дальнейшего общения, лучше бы их в школе больше учили разговорному языку, а не мучили дурацкой грамматикой и переводами статей о дедушке Ленине или Эрнсте Тельмане из учебника или газеты «Neies Leben»; только советская школа всегда больше учила не языку, а некому абстрактному интернационализму, упирая на то, что гэдээровцы – это совсем не те немцы, с которыми когда-то почти четыре года рубился не на жизнь, а на смерть дед Башмакова). Девица была модно одетая и довольно симпатичная, даже, можно сказать, «миленькая», по местным меркам (а среди немок, как замечали все служившие в ГСВГ русские солдаты и офицеры, большинство составляли те, кого у нас принято именовать «страшненькими»), и звали ее, почти как одну героиню романа про трех мушкетеров, – Констанц Ренхард. В общем, девушку по имени Констанц чем-то привлек прилично говоривший по-немецки русский парень в военной форме, и они начали встречаться. Ну, то есть как встречаться – выходя из части в увольнение, Башмаков звонил ей из телефон-автомата на автобусной остановке, а затем пересекался с ней уже где-нибудь в Берлине. Иногда она, видимо, была занята (Башмаков знал, что она работает в комитете местного комсомола, а точнее – FDJ, на каком-то полиграфическом комбинате) и не брала трубку. В этом случае свидания срывались. Ну, то есть как свидания – обычно они гуляли по городу и разговаривали, пару раз заходили в кафешки. Констанц показывала Башмакову Берлин, а он, насколько хватало слов, рассказывал ей о себе (разумеется, опуская подробности своей армейской службы). Местные немцы, видя девушку, идущую рядом