в прятки сегодня днем.
– Когда-нибудь твои побеги выйдут боком нам обоим.
Отец сидел во главе стола, а мама по правую руку, они о чем-то взволнованно перешептывались, но, стоя в дверях, я не могла расслышать ни слова. Свечи отбрасывали резкие тени на их лица, когда две пары глаз – папины голубые, как у меня, и мамины карие с зелеными вкраплениями – переместились в мою сторону, мамины губы тронул призрак улыбки.
– Ты задержалась, – все, что она сказала. Я вымученно улыбнулась в ответ и подошла ближе, чтобы поцеловать ее в щеку. Светлая прядь выбилась из ее идеальной прически, щекотнув мой нос. От мамы пахло смесью дорогих духов и растворителем – удивительное сочетание. Мы были похожи в том, как блестяще сумели отточить мастерство притворства. Всю первую половину дня она проводила в мастерской в заляпанной старой одежде, рисуя абстрактные картины, а к вечеру, прямо перед приходом отца, перевоплощалась в напомаженную светскую львицу, так подходящую по статусу своему мужу.
Кстати, о нем.
Отец одарил меня приветственным жестом всех отцов, не слишком поворотливых в воспитании дочерей, неловко потрепав по волосам. Натянуто улыбнулся, но вышло то еще зрелище, учитывая, что улыбаться он попросту не умел. Гордон Аттвуд был пятидесятилетним седеющим щеголем, подтянутым и острым на язык, но практически не способным поддержать разговор за пределами пузыря под названием «бизнес». А мне, как правило, не хотелось слушать часовые лекции о фондовом рынке и только что закупленном оборудовании для бесчеловечного истязания бедных животных.
Когда я была маленькой наивной девочкой, а мир не казался мне таким картонным, я восхищалась папой до колик в животе. Теперь наши встречи в лучшем случае ограничивались скупыми диалогами о погоде, моей ненавистной учебе и россказнях о вещах, которые могли заинтересовать кого угодно, кто не был мной. Казалось, он совершенно меня не знал, а я отказывалась мириться с его деятельностью, но пока не нашла в себе ни крупицы отваги, чтобы высказать свой протест достойным образом.
– Как дела в университете? – с ходу спросил отец, делая щедрый глоток вина и перекатывая напиток во рту. В это время персонал стал расставлять блюда перед нами, изредка заслоняя меня от пытливого взгляда голубых глаз. – Ты ведь была на учебе, верно?
Я испустила тяжелый вздох и скрестила пальцы рук на коленях, собираясь сказать очередную ложь, как с легким движением руки горничной серебряная крышка, накрывающая мою еду, исчезла, и желудок скрутило тугим узлом.
Кровавый стейк истекал соком на фарфоровую тарелку, он был размером с мое отвращение к мясу, и пара жалких картофелин не могла спасти ситуацию, как бы я ни старалась сосредоточить взгляд на них. Тошнота не заставила себя долго ждать, я взглянула на маму, но она с сожалением покачала головой и потянулась за миской с салатом, больше не глядя на меня. Тогда я перевела взгляд на отца, который с невозмутимым видом расправил салфетку на коленях. Оба родителя прекрасно знали о моих предпочтениях