высоким, теперь нет. Лицо его обросло щетиной, клочья волос торчали даже из ушей и носа. У папы всегда был слегка изможденный вид, как будто ему вечно недоставало времени, места или денег. И действительно, обычно ничего из этого не хватало. Семья О’Брайен жила на доходы от короткого и непредсказуемого летнего сезона, который могли погубить дожди, популярность нового курорта и завышенные цены на аренду домов вдоль побережья. Зимой, когда заработка не было вовсе, требовалось как-то удержаться на плаву.
Лавка имела странную форму с закутками, куда следовало бы установить стеллажи или же отгородить их стеной, но до этого никак не доходили руки. Потолок был низким. Когда внутри встречались даже трое покупателей, заведение казалось переполненным. Товар на полках был расставлен без всякой системы, но О’Брайены знали, где что лежит. Они ничего не меняли из опасения, что не найдут нужных продуктов, хотя существовало много более логичных способов хранить запасы маленькой лавки. В результате магазинчик выглядел тесным и несуразным. Посетители не могли видеть жилые комнаты, расположенные за дверью, но там все было точно так же. На кухне стояла плита, над ней сушилось выстиранное белье; почти все пространство занимал стол. В углу рядом с неприметной раковиной было так неопрятно и темно, что посуду приходилось мыть почти вслепую. Свет давала одна-единственная лампа, с желтым треснутым абажуром, в центре комнаты.
Том О’Брайен поднес газету ближе к лампе и собрался почитать.
Агнес спустилась по лестнице с видом человека, который только что успешно справился с неприятным заданием.
– Эта девушка закончит жизнь на виселице, – заявила она.
Худенькая и миниатюрная, мама когда-то много улыбалась, но холодный ветер Каслбея стер улыбку с ее лица. Даже находясь в доме, она как будто ощущала эти ледяные порывы, щурилась и сжимала губы в тонкую прямую линию. В магазине она надевала желтый рабочий халат, чтобы, по ее словам, сберечь одежду, но на самом деле беречь было почти нечего. Четыре наряда на выход для посещения мессы и одни и те же поношенные кофты, платья и юбки на все остальные случаи жизни. К изнанке жакета Агнес прикалывала иконку и снимала ее перед стиркой. Однажды она забыла отколоть красный атласный мешочек, где хранила изображение святой Терезы, – и вся иконка окрасилась в розовый цвет вместе с голубым жакетом. Волосы Агнес О’Брайен собирала в пучок, продевая их сквозь мягкий круглый валик, похожий на пончик. Дети никогда не видели, как она это делает, но однажды Клэр заметила на столе тот самый «пончик» и насторожилась, поскольку не знала, что это.
Темные глаза матери сердито уставились на Клэр.
– Ты собираешься выполнять свои обязанности в этой семье? Тебя не слишком затруднит просьба убрать пальто, пока я не сожгла его в печи вместе с пуговицами?
Клэр знала, что никто никогда так не поступит. Она напрасно понадеялась, что мать забыла о пальто, пока ходила наверх. Из-за него Агнес была готова ломать копья.
– Я сказал ей, Агнес, боже мой, я сказал ей, но нынешние дети… – оправдываясь,