было более вытянутым и узким, чем у отца – ещё в Кембридже Эшер поражался тому, насколько юный Ричард похож на свою сухощавую мамашу-американку. Его щёки покрывала щетина такого же рыжевато-русого цвета, как и засаленные волосы, однако костюм на Ричарде был другой; видимо, отец с утра пораньше принёс ему чистую одежду: опрятный серый костюм младшего работника посольства, белая накрахмаленная манишка и скромный зелёный галстук.
Руки молодого человека, лежащие на обшарпанном столе допросной, конвульсивно подрагивали, а лицо, бледное до прозелени, блестело от пота.
«У него наверняка совершенно чудовищное похмелье как минимум». Эшер невольно задумался, как часто юный Гобарт курил опиум – и в каких количествах.
– А ты помнишь какие-то подробности того вечера, когда сделал предложение? – спросил он спокойно, зная, что ровный тон частенько действует успокаивающе на тех, кто вот-вот сорвётся в истерику.
– Ни черта я не помню, – Ричард в отчаянии покачал головой. – Отец тем вечером устроил какие-то очередные посиделки за вистом, так что мы с Гилом и Гансом предпочли сделать оттуда ноги. Понимаете, туда должны были приехать Эддингтоны, а я… как бы вам сказать, предпочитал пореже встречаться с Холли. Я понимаю, как отвратительно это звучит, профессор Эшер, но она была такой прилипчивой и всё время говорила, как сильно меня любит… как вспомню – тошно делается, – он содрогнулся, на мгновение зажав рот руками. – Мне показалось, что мы достаточно долго проторчали в Китайском городе и что к тому моменту, когда я вернусь, все уже разъедутся. Но, по всей видимости, я ошибся, потому что смутно помню, как мы с мисс Эддингтон прогуливались по садовой дорожке. С утра мне было довольно паршиво, так что я спустился вниз поздно, рассчитывая, что отец к тому времени уже уедет, а он дожидался меня в столовой с лицом, как у Юпитера Тонанса[12]. Он чуть не ударил меня газетой по голове, а потом спросил, что за чертовщина в этой самой голове творилась в тот момент, когда я делал предложение Холли Эддингтон. По всей видимости, её матушка сообщила об этом в газету сразу с утра, и к полудню свежий номер уже вышел…
– Тебя это разозлило?
– Скорее, невероятно потрясло. Честно говоря, мисс Эддингтон была… ну, полагаю, вы представляете, как тяжело избегать встречи с кем-то здесь, в посольстве. А Эддингтоны везде ездят – чтобы никого не обижать отказами. Но я нисколечко не любил её, как бы её матушка ни утверждала обратное. Я ещё в Кембридже вдоволь насмотрелся на этих мамаш-сводниц, подсовывающих мне своих дочек… Отец предпочитает думать, что я вовсе не делал никакого предложения и что мисс Эддингтон со своей матерью сами всё подстроили, зная, что наутро я не вспомню, о чём мы говорили вечером. Но у неё появилось кольцо – дешёвенькое, из тех, что на чёрном рынке на каждом углу продают, – и она тем же вечером хвасталась им перед всем кварталом. Это, конечно, меня взбесило – а кого бы не взбесило?
– И когда это случилось?
– В прошлый четверг, семнадцатого.