общения мастеров кисти с незаурядными молодыми мастерами слова. Стихи, которые вы сегодня услышите, предупредил он, могут показаться странными, непонятными. Но, если мы признаем право современного концептуального искусства полностью отойти от изобразительности, то, разумеется, мы должны быть готовы признать поэзией и творчество наших сегодняшних гостей.
А дальше произошло следующее. Тетка с лошадиным лицом вместе с выскочившим из-за рояля Альбертом с удивительной ловкостью развернули небольшой экран, включили проектор. Сменяя друг друга, на экран выползли три абстрактные картины.
– Дамы и господа! – торжественно произнес Зарайский. – Перед вами работы Николы Рейша.
Все повернули головы к Николаю, раздались недружные аплодисменты.
Амалия коснулась его плеча:
– Это картины из галереи «М2», которые Савелий отобрал для выставки. «Он их сфотографировал», – шепотом сказала она.
– Я догадался, – прошипел Николай.
Он был взбешен. Мало того, что Зарайский по-дилетантски поместил его, Николы Рейша, абстрактную живопись в разряд современного концептуального искусства, которое сам Николай искренне презирал, его картины, точнее, некачественные фоторепродукции его картин, без всякого на то разрешения использованы как фон для каких-то виршей. Это было равносильно тому, как если бы уважающего себя автора симфонии усадили за пианино в ресторане, чтобы развлекать обедающую публику.
Амалия сжала его руку.
– Нас ждут в Лондоне. Галереи, аукционы, мировая известность. Зарайский – кратчайший путь в Русский музей. Это – необходимый начальный этап. Это как инициация. Нужно потерпеть.
Между тем Альберт вернулся к роялю, и рядом с ним, на то место, где обычно становятся исполнители вокала, встал коренастый мужчина с лицом бодрого идиота.
– Давай, Валера! – крикнул кто-то.
– Стихи, – объявил Валера. – Ты спросил, что будет потом. Все как всегда. А потом будет утро? Да. А потом, вечер? Да, потом будет вечер. А потом? Потом мы все умрем.
Нелепые звуки, которые хозяин извлекал из рояля, сопровождая декламацию, оборвались вместе с последней фразой.
Тишина в зале. Кто-то неуверенно захлопал в ладоши.
Следующим выступал не вполне трезвый юноша в матросском костюме, в пенсне.
– Привет, Душа Родная, Незримой Свет Звезды, Как Луны коротаешь? Исполнены ли дни? Я ж не сомкнувши очи, Сперва до полуночи, А после до утра, Оттачивал слова…
Стихам матросика, казалось, не видно конца. Николай отметил завидный инфантилизм, в смысле тупой, самонадеянной детскости; человеку с потухшим взглядом и обвисшей кожей так не написать, как ни старайся.
– Послушаем еще? Или есть желающие высказаться? – Зарайскому была явно по нраву роль ведущего концертной программы. – Хотелось бы услышать мнение профессионального поэта. К сведению присутствующих, наш друг живописец Никола Рейш начинал как поэт, его стихи многократно выходили в печати. Прошу!
– М-да, –