бы к таковым относиться? – двигалась она медленной лёгкой походкой чуть впереди него.
– Уже нет. Хочется жить, а не относиться.
– А вы что делаете?
– Снимаю.
В этот момент Фортуна остановилась и обернулась.
– Я про квартиру, – затянул неувязочку Павел.
– Так лучше.
Неожиданно навстречу им выбежала какая-то шавка и начала истошно материться.
– Чёрт, бегают тут всякие, – вздрогнула Фортуна.
– Не бойтесь, она не кусается, – отозвался из темноты голос. Хозяин не спеша перебирал ногами вслед за четвероногим другом.
– Я тоже не кусаюсь, но зачем же об этом так орать?
– Она в наморднике, – не услышал её слов владелец собаки.
– Лучше бы ей глушитель надели, – добавила ещё тише Фортуна.
Дом был действительно пожилым и грузным, с лишним весом опыта и недомоганий. Шершавое мрачное лицо прошлого века, изъеденное окнами, лишний раз напоминало, что по ночам его мучила бессонница. А всякий раз, когда входили люди, он открывал рот, тяжело вздыхая и громко чмокая губами, провожал их в глубь себя, по широким бетонным лестницам, в свой внутренний мир, где теплилась жизнь. Он, как никто другой, знал, что жизнь – это цепь причин и следствий, которую надо постоянно смазывать любовью, чтобы не скрипела от обстоятельств. Гулкие шаги жильцов, как стук сердца, отдавались в его душе. Давление было ни к чёрту: то опускалось, то поднималось, как сейчас. Наконец лифт остановился на седьмом и из него вышли мужчина и женщина.
– Вы всегда с собой на дело берёте батон? – с интересом разглядывал Павел красивые руки своей неожиданной гостьи, принимая из них хлеб.
Фортуна, гармонично встроенная в кухню Икеи, промолчала. Под ножом у Павла затрещал багет. Полетели крошки. Вместе с хрустом раздался запах свежего хлеба. Звук только усиливал аромат, будто хотел взять на себя его функцию. Павел смотрел на Фортуну, она на него. Они могли так бог знает сколько времени: он не знал, что сказать, и она не знала, что слова уже не имеют значения. Губы её улыбнулись и закусили бутерброд с колбасой, который успел приготовить Павел, потом они приняли фарфор и горячий чай.
– Так что вас толкнуло на дорогу разбоя? – достал он из шкафчика клубничное варенье.
– Как любая женщина я способна на глупости, но это не от недостатка ума, а от переизбытка чувств. Недавно я расчувствовалась так искренне, что чуть не впала в депрессию: оттого что жизнь, которая незаметно проходит, так коротка, а я многого ещё не попробовала, что мир такой большой, но я много ещё где не была, а свободы оказывается так мало, что я решила начать с преступления. Захотелось каким-то образом выбраться из каменного бытового мешка.
– Странный способ. Помогло?
– Как видите. Только не надо ехидничать. Не будь я настойчивей, так и просидели бы весь вечер в одиночестве. И не заметили бы меня, не заставь я вас обратить на себя внимание.
– Нет, женщин я всегда замечаю, но это не значит, что я подхожу к ним с просьбой вытряхнуть из меня кошелёк. Хотя если рассуждать фигурально, часто именно так и бывает, – посмотрел пристально в глаза Фортуне Павел. – Так зачем