Рогофф подергал ручку: заперто.
– Это Сталин, – определил он: – Сука! Он у них мастер по замкам!
– Дурная кровь, – кивнул Лобов. – Эй! – гаркнул он. – Отоприте немедленно!
За дверью послышался смех.
– Обождите немного, ферфлюхтеры, – донесся голос Гитлера. – И боже вас упаси хоть пальцем тронуть госпожу Ганди.
Глава восьмая
План, родившийся в клубах пара под шелест горячей воды, был молниеносно осуществлен.
– Взять заложников и разоружить охрану, – Ленин держал свою речь с уверенностью матерого бандита. – Лишить их связи и реквизировать ценности, а после – бежать.
Он, не думая, лишь повторял то, о чем рассказывал Пыльин. Слова вылетали легко.
Вопли Марты стали сигналом.
– У них останется Гопинат, – напомнил Бокасса.
– Черт с ней, – отозвался Сталин.
– Они смелые, когда у них на вышках автоматчики, – подхватил Черчилль. – Ничего ей не сделают! Выпустят по первому требованию!
Разбираться с охраной отправились четверо, по двое на вышку: бен Ладен и Ленин, Бокасса и Мао. Сталин в очередной раз взломал директорский кабинет и сразу приковался к компьютеру, на мониторе которого светилась непонятная, но заманчивая надпись «Google». Гитлер, с которым они на пару заперли педагогов и туторов, покатил Рузвельта в медкабинет: с Эштоном случилась истерика, он думал только о своих искалеченных ногах и нуждался в успокоительных средствах.
На вышках уже связались с Сановничим: позвонили, как вежливо предложили им воспитанники, остановившиеся в паре шагов от цели. Все прошло гладко, Сановничий не расставался с мобильником. Забрав автоматы и мысленно благодаря за науку Стрелкова-Питона, мятежники затолкали стражей в морозильную камеру.
После этого наступило отрезвление. Все эти действия были выполнены как бы автоматически, на гребне волны и под страхом физической ликвидации, образчик которой был явлен ночью, когда застрелили какого-то еще, беглого Гитлера. Теперь начались откат и реакция.
И первым сломался почему-то Бокасса. Он привалился к стене, съехал по ней на пол и сделался из черного серым. Намедни снился ему сон, там было мясо, самое разное, причем Боваддин, никогда не бывавший ни на рынке, ни в мясной лавке, откуда-то знал, какое и где лежало, висело, морозилось, дымилось и сочилось красным. А он собирался его сожрать, да все не удавалось: и так подходил, и сяк, и нависал сверху, и подныривал снизу – мясо лежало на расстоянии броска оскаленной пастью, в секунде от укуса, но что-то мешало ему, не подпускало вплотную, и вот уже Боваддин парил над гранитным прилавком, ужасаясь и вожделея. Одновременно он прекрасно понимал, что ничего ему не достанется – опять же неизвестно почему, однако возможность отличная от нулевой, и в этой формулировке прокрался урок математики в исполнении Сановничего, неизбежно существовала, ибо теоретически возможно все.
– Я не хочу никого есть, – невыразительно произнес Бокасса. – Не дайте мне.
Вторым