лице, руках и одежде…Лунка, уходящая в черноту, оставалась неизменной. На каком-то моменте он понял, что у него больше не было сил. Сел в машину. Завел, превозмогая боль в руке, переключил передачу. Объезжая воздвигнутый им холм из дерна, чуть не свалился в овраг.
Вим не помнил, как он добрался домой. Разделся. Смыл грязь и кровь с руки. Только опустившись лицом в свои рваные, давно не стираные простыни, он ощутил что-то, отдаленно напоминавшее блаженство.
Старик сидел, разложив перед собой свои исписанные мелким каллиграфическим подчерком со стен подвала листки и пепел, точнее запакованные его остатки в колбе. Думал, что совсем с этим делать. Пересудов и прочей мути будет больше, чем дела. Отдавать данное заказчику ему даже в голову не могло прийти. Опять же отдашь сейчас – и все, больше ему копаться нигде не дадут, это будет уже дело государства, а не одной личности… Что ж, пойдем по другому пути.
Олег ждал его на ступеньках у входа в лабораторию. Не то, чтобы он быль сильно рад Вима видеть, но и особого недовольства не высказывал. Они были знакомы еще с института, часто сидели в общей компании у девчонок в общаге. Крепкой мужской дружбы не получилось, но, встречаясь изредка по работе и просто пересекаясь где-то в городе, они продолжали радостно здороваться и интересоваться друг у друга как дела. Олег, на данный момент служащий профессором в каллиграфической лаборатории, пришел на ум Вима как нельзя кстате. Тот, бегло просмотрев принесенные листки, приподнял тонкие, давно редеющие брови, и с обещанием как что перезвонить, удалился в глубины здания.
Прошло несколько дней. Вениамин за это время, то впадал в уныние, то вскакивал и, радостно потирая руки, и начинал мерить шагами метры своей чердачной конуры. Особо никуда не выходил. Пивная и прочие негодные дружки разом опротивели ему в свете разворачивающихся в его жизни событий, и не вызывали желания к общению с ними. Он перезвонил заказчику, и отрапортовал о нахождении в доме новой хозяйки, попеняв ему за сокрытие информации. Расстроившись, и так не о чем больше и не договорившись, они попрощались. Оставалось только ждать.
Олег позвонил через пять дней и попросил его подъехать. Витой, местами потертый руль, выскальзывал из его в миг вспотевших рук на поворотах, нога срывалась с сцепления и газа. Оказавшись у дверей святилища современной науки примерно через час, старик принялся кружить вокруг крыльца, от нетерпения заглядывая во все окна подряд. Наконец, появился Олег. Они степенно закурили. Он отдал обратно все листы, и, по мере того, как говорил, нервно-радостное возбуждение начинало стекать с лица старика. Текст не смогли определить. Да, некоторые знаки в нем были неоспоримо схожи с древне-египетской письменностью, какие-то – с символами из более поздних языков, но большинство закорюк было неизвестно науке. А поскольку данное творение было принесено на листе обычной белой бумаги, а не найдено при раскопках каких-либо древних регалий, то ценности не представляло никакой. И современной наукой было признано обычным бредом.