молоком, ендова малая да изрядная краюха ковриги, только что вынутой из печи. Увидев всё это, царь сразу почувствовал, как голоден он. С утра и маковой росинки во рту не было.. Миловидное личико
дочери было грустным. Да знал он уже причину грусти её. Давно она сохла по
Изоставу. Что тут скажешь? Они ведь с самого детства всегда были вместе и на виду у строгого царя. А уж когда повзрослели они, их детская дружба переросла
в нечто большее. Да Скиф и не возразил бы дочери, если бы она вдруг попросила
отца отдать её замуж за красавца Изослава, но прежде хотел царь испытать будущего зятя в нужном для него деле.
– Тятенька, нет ли вестей из Орлика?
Спрашивала не напрямую об Изославе, но было ясно, что и кто её интересовал прежде всего. Скиф, не видевший её с утра, привлёк дочь к себе и
чмокнул в лоб.
– Нет, донюшка моя, пока не дошли вести с Орлика до нас. Да и рано ещё об этом говорить. Вон Антип с ратью своей только за год обернулся. А Изослав
лишь два месяца назад в поход тронулся.
Грустно покивала головой Ладушка и оживилась вдруг:
– Видела я давеча на заднем дворе одного из пленников наших, хунна. Как похож он и статью и обличием своим на наших людей. Отчего же задираются
хунны против нас?
Скиф собрал случайные крошки хлебные со стола и отправил их в рот.
– А ты пробовала заговорить с ним?
На его лице застыла лукавая улыбка. Видел он, как засмущалась дочь, да так, что лицо краской зарделось.
– Ой, тятя, он мне не муж и не брат, чего это я с ним разговаривать должна?
– Я к тому это спросил, что мало мы понимаем их язык, хотя, верно, похожи
некоторые из хуннов обличьем на нас, скифов. И не только язык их для нас не
очень понятен, но и повадки у них другие, потому как не среди нас они родились и росли, а среди другого, чужого для нас народа…
За дочерью давно закрылась дверь, а царь опять над картой навис. Да, на
восточных приграничных землях империи вызревала новая грозная сила; и весь
жизненный опыт, недюжинная интуиция подсказывали ему, что эта сила, если
её не окоротить вовремя, станет со временем смертельной угрозой для империи.
Вспомнил он и о попытке разговора с одним из пленных хуннов, которых в
Голунь-град привёз сотник Антип. Скифы, как правило, держали пленных у себя
до года, не более. Если за это время прирастал пленник, что называется, душой и телом к скифам, он сам становился скифом, если и тогда стремился на свою родину, скифы не удерживали их у себя насильно. Пленников не заковывали в колодки, не морили голодом, не истязали непосильной работой. Почти вольными
птицами пленники были. А чего сторожиться-то? Любой сбежавший из того же
Голунь-града уже через месяц был бы либо пойман, либо непременно сгинул бы
среди огромных пространств, наводнённых диким зверьём.
Толмачи в те времена появились только в дружинах скифов, что противостояли