и когда придётся, – добавил Терёхин. Кивнул и покинул здание.
Эпизод оказался судьбоносным, а благоволящий перст судьбы продолжал активничать. В ординатуре Леонид легко и близко сошёлся с Алексом Левиным. Способный врач и повеса Алекс делился последними новостями, чтоб не сказать сплетнями, городского «интеллектуального» бомонда. Новинки, опубликованные в «Иностранке» и «Новом мире», взлёт карьеры беглого Рудольфа Нуриева в Париже, подробности присуждения Нобелевской премии Ландау, свержение Хрущёва, с кем спит нынешняя прима-балерина – Алекс знал всё.
На двадцать седьмом дне рождения Леонида повеса повстречал Соню Сигалович и, по его собственному выражению, втюрился по шляпку. Обаятельного светского гуляку как подменили.
– Я только одной буквой ошиблась, думала, Мила – Миша, Соня – Сюня, а оказалось Соня – Саня, – хохотала Сонька.
– Это плебейское Саня, – жаловалась мама Алекса.
Сам Алекс трансформировался в Саню без малейшего неудовольствия. Его родители поняли, что выбор окончательный и обсуждению не подлежит. Вот таким неожиданным образом Леонид породнился с Б. А. Левиным – отцом Алекса, заведующим отделения ОТО-хирургии. О счастливое совпадение! Леониду для поступления в аспирантуру как воздух требовалась протекция. Только она, ненавистная палочка-выручалочка, могла нейтрализовать его пятую графу.
Оба – доктора медицинских наук, оба – заведующие отделениями, Терёхин и Левин относились друг к другу почтительно и ревниво. Задушевных бесед их общение не предусматривало. Однако разговор состоялся.
На обеде у молодых Левиных Борис Александрович поделился результатом.
– Ну что ж, Соня, я твою просьбу выполнил, объяснил профессору Терёхину, каким макаром я и Леонид стали не такими уж дальними родственниками. Естественно, мнение своё высказал, что студент-ординатор он прекрасный и аспирантом будет не хуже, «если Вы, уважаемый Владимир Георгиевич возьмёте его под своё авторитетное крыло». На что, к моему удивлению и удовольствию, он ответил, что знает Леонида. Голос у него – чисто иерихонская труба. Говорит: «Давно за ним наблюдаю, он для своего возраста хирург отличный. Диагност вдумчивый. В аспирантуру пускай подаёт. Когда триста операций сделает и свою тему фундаментально обоснует, пускай обращается. Я его диссертацией руководить соглашусь. А чтоб к экзаменам на кандидатский минимум его допустили, мы с вами походатайствуем. Кто ж против нас, старых зубров, пойти осмелится?»
– Так что ты молодец, – Левин похлопал Леонида по руке. – С таким руководителем как Терёхин некоторые «доброжелатели» на защите диссертации побоятся выкатить незаслуженный чёрный шарик.
Поступление в аспирантуру прошло без сучка без задоринки, правда, английский пришлось сдавать дважды – пробел в способностях доктора Сигаловича.
На краю кухонного стола Леон увидел записку. «Daddy, I’ll be back in four days. Love ya, Peter.» Сын в расцвете карьеры. А моя карьера – засушенный цветок меж страниц медицинских журналов и альманахов. После выпитого гудела