достоинств. «Если не единственным», – добавляли обычно те, кто ее не любил, и кто от нее пострадал.
Самым большим недостатком Ираиды Львовны было ее безграничное высокомерие и почитание себя существом избранным, безупречным, и, следовательно, безгрешным. Мир должен был ей все, а она ему ничего, по определению. И даже такое банальное, в сущности, явление, как замужество, в ее случае разрасталось до масштабов почти вселенских.
Она гордилась им безмерно, просто даже самим фактом его существования, словно это было не простое, привычное для человечества, дело, а некий подвиг, на который способны единицы. И у всех остальных брак был неправильным – с браком, если так можно выразиться, такой, знаете ли, с душком, некондиция. А вот у нее брак был – как в Кане Галилейской, где Иисус воду в вино претворял, хотя, если говорить по совести, ничего выдающегося в ее браке не было, да и быть не могло. Муж ее, Петр Иванович, был записным подкаблучником, права голоса не имел, его бессильный гнев на жену дозволялся и контролировался ею же, но слова «наша семья» произносились Ираидой Львовной так, будто семья эта была чуть ли не в свойстве с какой-нибудь монархией, или словно все остальные вокруг жили в бессемейственности, свальным грехом, а она, единственная, следовала праведности и закону. Драмкружок «для тех, кому за пятьдесят», куда она, под руку с Петром Ивановичем отправлялась неукоснительно каждую неделю по средам и пятницам, обсуждался ею с придыханием, а выходы на сцену в местном ДК на Рождество и Пасху, приравнивались едва ли не к премьерам в столичных театрах. Она специально выискивала пьесы, где были роли, которые удовлетворяли ее высокомерие, и не отступалась, пока их не принимали в работу. А если Светлана, занятая написанием очередного музыкального очерка, бралась переслушивать записи старых опер, с участием легендарных Розы Понселле или Марии Канильи3 – весь следующий день Ираида Львовна напевала запомнившиеся ей крошечные кусочки своим высоким металлическим голоском – придушенным и неверным. Легкие ее были надорваны за годы работы в интернате, и потому громко петь она не могла, за что соседи были ей очень благодарны.
Другой гадкой чертой Ираиды Львовны была ее мстительность. Она называла это – воздать должное. Причем воздавала она только тогда, когда точно знала, что либо есть на кого свалить, либо некому поймать ее за руку. И всегда идеально выбирала жертву. Она никогда не перечила и не пакостила тем, за кого было кому заступиться. Физического насилия она боялась панически, муж ее был существом забитым и мог разве что покричать – да что вы, да куда вы, да что вы себе позволяете! Но всерьез противостоять был неспособен, и потому надувал щеки, как и жена, только перед беззащитными.
Только им обоим можно было шуметь, стучать, делать ремонт в неурочное время, слушать телик по ночам, грохотать сковородками и включать радио на полную мощность, уйдя из дома на целый день – просто потому,