не клерка, а автора. Уступая его настойчивым просьбам, отец зашел настолько далеко, что заговорил о приобретении для него канонического сана, чтобы обеспечить его ученость в будущем; но, наведя справки на этот счет, выяснил, что цена такого благодеяния будет немалой, и отказался от этой идеи. Тогда он предложил другой план, согласно которому его сыну предлагалась следующая альтернатива. При условии, что он пообещает, что в будущем посвятит себя меркантильной карьере, он должен был принять участие в длительной экскурсии по Франции и Англии, включая посещение своего друга юности в Гавре. Если же, напротив, он оставался приверженцем ученой карьеры, то должен был остаться в Гамбурге, продолжая изучать литературу и латынь. Пятнадцатилетний юноша вряд ли мог не высказаться в пользу немедленного удовольствия.
Шопенгауэр отправился в путь вместе с родителями весной 1803 года, чтобы вернуться в Гамбург только к Новому 1805 году. Путешественники (о впечатлениях которых мадам Шопенгауэр впоследствии опубликовала рассказ) направились через Амстердам и Кале в Англию. Проведя шесть недель в Лондоне, его родители отправились в путешествие по Англии и Шотландии до Лох-Тэя и Инверари, оставив Артура на три месяца своего отсутствия на попечение преподобного мистера Ланкастера в Уимблдоне. В пансионе этого человека (он был священнослужителем из Мертона, расположенного в нескольких милях отсюда) около шестидесяти мальчиков в возрасте от шести до шестнадцати лет получали обычное английское образование, с «музыкой, фехтованием и рисованием в качестве дополнительных занятий». Среди учеников были два племянника лорда Нельсона (который в это время жил в Мертон-Плейс). Шопенгауэру, который тоже был «салочником», новый образ жизни показался очень неприятным.
Формальное обучение, долгие воскресные службы и строевой марш на Общем собрании – все это было бременем жалобных писем матери на его унылое положение. На его нетерпеливое ворчание она отвечала полусерьезным, полушутливым упреком. Ему напоминали, что он мог бы с пользой для себя вести себя более приветливо и уступчиво и что немного усердной работы над литературой, особенно историей, будет лучше, чем излишнее потворство романтике и фантастике. Прежде всего, его предупреждали – и многие кризисы в его жизни показывают, насколько необходимым было это предупреждение, – что он должен как можно скорее положить конец своей склонности к напыщенности и пустому пафосу. К сожалению, эти недостатки характера и выражения были слишком радикально заложены в его натуре, чтобы их можно было устранить или подавить без суровой дисциплины и непреклонного руководства. Но замечания его матери, хотя они и показывают, как мальчик был ярко выраженным отцом мужчины, проливают свет и на характер матери, и на ее отношение к сыну. Это слова несколько беспристрастного наблюдателя, которого привязанность не ослепила к недостаткам сына и который