вряд ли мог появиться среди низших классов. Гораздо резонней предположить, что для его появления как значимого социального феномена было необходимо не уникальное сочетание черт личности у раба или крестьянина, одержимого, подобно старухе из сказки о золотой рыбке, неправомерной гордыней, а положение в социальной структуре, которое бы генерировало «высокие, сдерживаемые втуне притязания, гордыню, не соответствующую внешнему статусу»[42]. Еще Аристотель указывал на то, что завидуют друг другу люди близкого социального положения: «…тем, кто к ним близок по времени, по месту, по возрасту и по славе… тем, с кем соперничают, потому что соперничают с перечисленными категориями лиц… Одинаковым образом [мы относимся] и к людям, занимающимся подобными вещами. <…> Завидуем мы и тем, чьи приобретения или успехи являются для нас упреком; ведь такие люди нам близки и подобны нам… и тем, кто имеет или приобрел то, чем следовало бы обладать нам или чем мы обладали… И те, кто еще не достиг или совсем не достиг чего-нибудь, завидуют тем, кто быстро [достиг этого же самого]»[43]. Иными словами, социально обусловленная зависть, которая, как считается, лежит в основании ресентимента, возникает и поддерживается вовсе не тогда, когда расстояние между завистником и объектом зависти велико, а, наоборот, когда оно минимально[44]. А если и не минимально, то видится вполне преодолимым легальным путем.
Сегодня с ресентиментом обычно связывают популизм – по определению представительство низших классов. Но, как проницательно писал Ричард Сеннет еще по поводу Ричарда Никсона, «его симпатии – не приверженность новому порядку, но скорее чистое негодование, ressentiment по отношению к порядку существующему. В глубине души его политика – это политика пренебрежения к знати, критикующая недоступность привилегированных школ; класс, к которому он апеллирует, ненавидит привилегированных, но не собирается упразднять сами привилегии. Критикуя истеблишмент, представители этого класса (курсив наш. – Л. Ф.) надеются пробить в его стенах брешь, через которую они сами смогли бы по одному пробраться по ту сторону»[45]. Что же это за класс? Точно не пролетариат, по крайней мере американский. Как настойчиво подчеркивает Пол Фассел, пролетарии совсем не завидуют самым высшим классам; напротив, все оттенки зависти низших к высшим легко обнаруживаются между различными градациями среднего класса[46].
Поэтому картина, согласно которой рабы и маргиналы совершают колоссальную духовную работу по переоценке ценностей, в результате чего чувства бессилия и отчаяния, желание мести и осознание того, что она не может реализоваться в адекватных поступках, подвергаются колоссальной культурной переработке, и в итоге бессилие трансформируется в силу, поражение – в победу, а «ressentiment сам становится творческим и порождает ценности»[47], выглядит малоубедительной. Не стоит забывать, что революционеры, которые формулируют и воплощают на практике «ресентиментные» теории, обычно происходят