с раннего утра в город проводила.
Два лукошка толокна продала соседу,
И купила я вина, созвала беседу.
Веселилась я, пила, напилась – свалилась,
В это время в избу дверь тихо отворилась.
Наташка стала подпевать.
Я с испугу во дверях увидала мужа,
Дети с голоду кричат и дрожат от стужи.
Посмотрел он на меня, покосился с гневом,
И давай меня стегать плёткою с припевом:
Как на улице мороз, а хата не топлёна.
Хата не топлёна, хлеба не печёны.
У соседей толокно детушки хлебают.
Отчего же у тебя плачут, голодают?
Опять завсхлипывала Наталья. На этот раз Коля не кричал, ничего не говорил, продолжал что-то тихо наигрывать.
Я почувствовал – пора! Привстал: – Пойду, уже поздно.
Наташа моментально вскочила:
– На посошок!
И Николай:
– Категорически!
Пожелал я им здоровья, сказал спасибо и хряпнул отчего-то едва не целый стакан. Влез в полушубок, валенки и отправился.
– Доберешься сам? – кричали вдогонку, а я бодро:
– Да запросто, нечего делать.
На самом-то деле не так уж запросто вышло. Мотало меня из стороны в сторону. И падал, и вставал, и полз на карачках. В голове постоянно крутилась проклятая «Семёновна». Я все пел про себя. А ведь когда поёшь «про себя», гораздо сильнее это действует, чем вслух. Не замечали?
Пошла домой, там топор взяла,
И под кустом она свою сестру ждала…
И в этот момент зацепился я валенком за изгородь и бухнулся лбом о здоровенную жердину. Ух, ты, ё…лки-палки! Хорошо, не в глаз. И тут меня вырвало; вывернуло, можно сказать, наизнанку. Легче немного стало, но «Семёновна» никак из меня не вылезала.
Возле Манечки кладут и Ванечку…
Лежал я, глотал снег и прямо зубами скрежетал: Ну почему всегда так? Всегда! Откуда злыдни такие? Жестокие! Зависть, всё сволочная зависть! Ух, гады! Брел и брел по снегу, плюясь, плача и шепча ругательства.
Вот он, наконец, дом родной!
Вошел в сени, открыл дверь в комнату. Прошлепал на лавку.
Керосиновая лампа притушена. Тетя Нюра за столом, смотрит на меня:
– У тебя стыд есть? Времени два часа ночи! Пьян, как свинья! А вонища-то!.. Помощь, значит, оказывал?
– Так вышло, что… тут это…немного при…преувеличили. Ну, неудобно просто так. Ну и что? Бывает же… и я вдруг пропел: Ваня Манечку провожать пошел… Чего они такие подлые? А?
– Ваня, Маня… Распелся! Совсем одурел! Со страшилищами дикими самогонку глушить – с ума ведь сойдешь! Да еще фуфло над глазом. Красавец! Тьфу!
– Ты мне скажи! Чего они такие подлые?
– Опоили отравой, и…
– Да не про них… Эти… Те вот, что…
– Хватит глупости пороть. Рассуживать он решил! Лучше за собой следи. Вон с валенок сколько натекло, и грязища. Сейчас же снимай все с себя и ложись.
Я пошел в комнату, разделся и лег. «Семёновна» продолжала меня мучить. Вошла тетя Нюра, поставила рядом с кроватью