до капли.
Впрочем, на берегу, в Морском кадетском корпусе, где ещё недавно учился Роман Адамс, гардемаринов тоже сладким не баловали. Не давали к тому же ни молока, ни сливок. Утром и вечером полагался кипяток. И пеклеванная[9] булка из ржаной муки. Вкусная, впрочем. Булки и квас Морского корпуса славились во всём Петербурге. А в обед и ужин давали кашу. Гречневую. Как ни любил Роман до корпуса гречу, всё равно надоела.
И ученье, ученье, ученье – четыре часа до обеда и четыре часа после; четыре предмета ежедневно. Сидя над задачниками, Роман сгрыз не один десяток перьев, а потому известие о том, что ему, ещё не окончившему курс гардемарину, предстоит участвовать в первой российской антарктической экспедиции, не могло не привести Адамса в восторг. Сам капитан Беллинсгаузен, назначенный начальником нового кругосветного плавания, ходатайствовал перед морским министром о своём дальнем родственнике.
Товарищи завидовали. Кругосветка! Повезло человеку! Дальние страны увидит, морским волком станет! И не надо ещё год просиживать штаны на школярской скамье! И вообще, круго́м света ходить – это вам не в Маркизовой луже[10] плавать!
Все знали – перед кругосветной экспедицией ставится задача как можно дальше проникнуть на юг, чтобы «окончательно разрешить вопрос о существовании Южного материка». Перспектива стать первооткрывателем загадочной Антарктиды восхищала. Первооткрыватель… Острова и земли часто называют именами тех, кто их открывает… От мыслей об этом у Адамса начинало сладко ныть под ложечкой, он замирал, улыбался мечтательно. Потом, опомнившись, краснел, отворачивался к стене и смущённо ерошил свои светлые, коротко стриженные волосы.
Три с половиной месяца прошло с того дня, когда шлюпы «Восток» и «Мирный» снялись с якоря и под салют береговых артиллерийских батарей покинули родной Кронштадтский рейд. Миновав Балтийское, потом Северное море, они, после короткой стоянки у острова Тенери́фе, благополучно пересекли Атлантику и теперь намеревались на пару недель задержаться у берегов Бразилии.
Стоя на верхней палубе «Востока», гардемарин во все глаза смотрел на приближающийся берег и на открывшуюся справа крепость Санта-Круц, защищавшую вход на рио-жанейрский рейд с востока. Оттуда что-то надсадно кричали в рупор. Разумеется, по-португальски, поскольку Бразилия всё ещё входила в объединённое португальское королевство. На шлюпе по-португальски никто не знал. Ответили по-русски, и шлюп невозмутимо продолжил движение вглубь залива. Там, на западном берегу, белел город Сан-Себастьян де Рио-Жанейро, теснимый к воде зелёными склонами гор.
Не разобрав ответов с «Востока», из крепости прислали катер. На шлюп взошёл чернявый португальский офицер и стал по-английски задавать обычные в таком случае вопросы: откуда? куда? сколько дней в море?
Он достал папку с бумагами, чернильницу, перо и, приготовившись записывать, выкатил на Беллинсгаузена свои блестящие глаза-маслины.
Офицеру было объявлено, что российские