повседневных дел.
С той поры, как соплеменник последний раз выследил волка, луна восходила семь раз, и каждый новый восход знаменовал приход нового предела голода. Именно поэтому, завидев среди бескрайней белизны карибу, Сирилланд не смог поверить собственным глазам, сулящим ему столь небывалую удачу. Выследить куропатку или пустельгу было бы уже неслыханным счастьем, но самого северного оленя, да еще и такого крупного, что его тушку едва ли смогли сдвинуть с места четверо мужчин… Юноша застыл, как деревянный идол на площади их поселения. За все годы, прожитые на вершине, он видел сотни хищников, но никогда не сталкивался ни с чем подобным. Ростом не меньше двоих людей, карибу стоял у обрыва, гордо подняв голову. В лучах уходящего солнца его светлая шерсть отливала серебром, а рога изгибались кверху, подобно стволу тысячелетнего дерева, такого высокого, что своими ветвями царапает небо. Зверь будто вынырнул из рассказов старика Ансфрида о священном Эйктюрнире, давшем начало всему живому. И хоть Сирилланд, как представитель ольфмундов, почитал рысь, а не оленей, его пальцы на древке лука дрогнули. Убить сакральное животное, предав собратьев с низины – это одно, но умертвить самого Дуборогого, накликав на себя божественный гнев… Стоит ли жертва клейма несмываемого греха? Нужно ли пятнать честь во имя семейного благополучия? Ставить на кон достоинство семьи ради ее спасения?
Юноша опустился на колено, достав из кобуры стрелу. Ноги онемели, во рту пересохло, как бывало каждый раз, когда в его руках оказывалось оружие. Он много раз ходил с отцом и братьями на охоту, но еще никогда не прерывал течение чужой жизни. Это гнусно, жестоко и неправильно во всех смыслах. Даже если Троица Истинных Богов не воспрещала животноубийство, его собственная душа противилась этому из последних сил. Но необходимость сжимала костяшки на рукояти до боли. Это всего лишь старая сааллская легенда. Не более того. Упускать такую возможность из-за старческих предрассудков глупо, тем более, когда твои родные находятся на грани смерти. Либо олень, либо родители и сестры. Выбор более чем очевиден, но ладонь, за многие годы привыкшая повиноваться зову совести, не слушается веления разума.
«Нет ничего проще…» – нашептывал в голове ехидный голосок Асбъёрна. – «Лишь отпусти, и стрела сделает за тебя все дело. Или ты и этого сделать не можешь? Какой от тебя тогда толк?»
«Лишать жизни других не дурно, мой мальчик», – раздался в унисон его сердцебиению шепот отца. – «Таков естественный оборот вселенского колеса.»
Дрожащие пальцы натянули тетиву, ком в горле осел камнем в груди.
– Не ради себя. Ради общего блага.
Карибу опустил голову и повернулся в сторону, намереваясь уйти, когда в его левый бок впился заостренный стержень. Крик эхом разнесся по округе, сбивая снег с верхушек скал. Низкий, острый, душераздирающий, он вонзился в сердце парня острым лезвием, заставляя содрогнуться от боли, словно это его плоть проткнул металлический