подальше, спасались по окрестным селам да лесам, но все равно тогда от голода и болезней немало народу полегло, а некоторых и враги поубивали.
Однако когда французы прошли обратной дорогой, спеша убраться из России восвояси, жизнь в Аксиньино стала помаленьку налаживаться, сельчане возвращались на родное пепелище. Строиться заново народ пока еще не начал, так что в избах размещалось по две-три семьи, в жилые помещения превращали сараи, овины и прочие уцелевшие постройки.
В один из дней ребятишек из села послали в лес нарубить хворосту. Это раньше можно было в одиночку по дрова ходить, а теперь – только гуртом, потому как мало ли кого в лесу встретишь. Хотя была еще осень, но снег уже лежал, так что ребята – им было от двенадцати до четырнадцати лет, и только Корнею, самому старшему, пятнадцать – взяли салазки, вооружились топорами и отправились за околицу. Разговор, конечно, был о французах: рассказывали, что некоторые из них еще бродили по лесам… Конечно, как часто бывает, ребята хвастали напропалую, живописуя друг другу свои грядущие подвиги.
– Да я, когда этого самого француза встречу, – рассуждал самый младший, Ермошка, – сразу подскочу, и его штыком – раз! А что, я умею! Помните, когда тут наши проходили, мне солдат показывал, как штыком колоть надо. И я его, француза этого, тогда вот так штыком – раз!
– А у тебя штык-то есть? – спросил Корней, и все ребята засмеялись, потому как никакого штыка у Ермошки отродясь не бывало.
– Не, ребята, когда француза встретим, его топором надо! – продолжил разговор Корней, когда затих смех. – Или дубиной по голове, чтобы топор басурманской кровью не поганить.
Так шли они по лесной тропинке, рассуждая о своих грядущих подвигах и хвастаясь небывалой собственной храбростью, как вдруг из-за деревьев появился человек в оборванной синей шинели с красными эполетами на плечах, в высокой медвежьей шапке и с винтовкой в руках. Был он немолод, выглядел очень худым и измученным. Увидев ребят, он остановился.
– Француз! – ахнул кто-то, и все остановились.
– Ух ты!
– Француз, взаправдашний!
– Ну, давай, – плечом подтолкнул Корней Ермошку. – Как ты его хотел?
– У меня штыка нет, – буркнул тот в ответ. – Сам давай, вон топор у тебя…
Страха не было. Были растерянность и какое-то смущение: вид этого смертельно уставшего, измученного человека неожиданно вызвал в ребячьих сердцах дотоле незнакомые им чувства жалости и сострадания. Будь на его месте какой-нибудь здоровый молодец, ребята явно бы не струсили и воспользовались своим численным преимуществом, но в этом нечастном, поверженном неприятеле они уже не могли увидеть врага. А тот вдруг закашлялся, прижимая ладонь к груди, и на глазах у него появились слезы.
Медленно, готовые в любую секунду броситься прочь, мальчишки стали подходить к незнакомцу, который стоял спокойно, не выказывая ни страха, ни враждебности. Свою винтовку с примкнутым штыком он поставил прикладом на землю и опирался на нее.
– Ну