было реальное столкновение партийного комитета института с высшим начальством в лице отделов Центрального Комитета Коммунистической партии и Московского горкома партии.
Новый партком института, куда вошли ряд известных и молодых историков (В.П. Данилов – секретарь парткома, К.Н. Тарновский, Я.С. Драбкин и другие), выступил с программой некоторой демократизации институтской жизни и большей свободы творчества. Среди высказываний были и пожелания смягчения или даже отмены цензуры.
В стране уже явно наблюдался отход от «оттепели» второй половины 1950-х годов и ужесточение идеологического контроля. И в этой ситуации позиция «мятежного парткома» вызвала неприятие со стороны идеологического партийного руководства. Но дело не ограничилось лишь одним недовольством. На партком и на институт в целом начал оказываться жесткий нажим с требованием прекратить «идеологическую ревизию» и отход от принципов марксизма-ленинизма.
Ситуация обострялась тем, что в самом институте было значительное число сотрудников, привычных к нормам и принципам партийной жизни и организации научной деятельности.
В дело вмешались московский горком и работники районного партийного комитета. Я прекрасно помню беспрерывные собрания и дискуссии в институте, проходившие в нервной обстановке, с накалом страстей и разногласий. На одном из таких собраний известный историк А.Я. Аврех потерял сознание прямо в зале заседаний.
Раскол обнаружился и в руководстве института. Директор его в той обстановке пытался защитить «мятежников». В то же время заместители директора солидаризировались с официальной линией партийных органов. Все это создавало условия для дополнительного напряжения в институте.
Несколько членов парткома были сторонниками «нового направления» в изучении истории России в начале XX столетия.
Следует особенно подчеркнуть, что по большому счету все сторонники демократических перемен отнюдь не были диссидентами или противниками социалистической и коммунистической идеологии. Они стремились лишь к смягчению идеологического контроля, к большей самостоятельности ученых в выборе тем для исследования и в их решениях.
Но руководство Отдела науки ЦК во главе с С.П. Трапезниковым было готово пойти на крайние меры. Им «помогали» и западные средства информации, писавшие о конфликте части советских историков с партийным и советским руководством страны.
Я помню, как на самом пике напряженности Трапезников устроил расширенное заседание актива историков, на котором тон задавали сотрудники Института марксизма-ленинизма и других аналогичных учреждений. Из Института истории были приглашены в основном сторонники официальной позиции. Общий тон заседания был необычайно резким. Многие выступающие ссылались именно на публикации на Западе, обвиняя тем самым «ревизионистов» в следовании за западными идеологами.
На этот раз резолюция собрания напоминала последнее предупреждение, она изобиловала формулировками,