средств массовой информации. Основные острые вопросы касались проблем холодной войны, причем оказалось, что по телевидению это был прямой эфир. Б. Панкин тогда еще не говорил по-английски, и основная тяжесть ответов легла на меня. Впрочем, и мой английский был далек от совершенства.
Сразу же после прилета мы поехали в резиденцию советского посла, который пригласил нас на ужин. Когда мы вошли в резиденцию, наш посол сказал мне, что видел мое интервью по телевидению. С волнением я спросил у посла о его впечатлении. Посол произнес фразу, которую я запомнил на всю жизнь. Он сказал: «Глаголов было мало, но линия партийная была».
Отвлекаясь от этого шутливого эпизода, я готов повторить, что моя первая поездка в США показала, что между нашими великими державами (или, по терминологии того времени, сверхдержавами) отношения складывались весьма противоречиво. Господствовавшие во времена холодной войны непонимание, негативные образы и представления друг о друге, казалось, преодоленные после ее окончания, возрождаются снова и снова. Видимо, все-таки общее противостояние и конкуренция, возникшие сразу же после Второй мировой войны, отражают некие общие геополитические противоречия, связанные в том числе и с историческим прошлым обеих стран, их менталитетом и амбициями.
Но, возвращаясь к прошлым временам, я не могу не сказать о значительном периоде 1960–1970-х годов, когда я участвовал в сотрудничестве ученых-обществоведов наших двух стран.
В конце 1950-х годов была создана совместная советско-американская Комиссия по общественным наукам. С советской стороны Комиссию возглавлял вице-президент Академии наук, а с американской – руководитель Совета познавательных обществ. Совместная Комиссия собиралась каждый год, а иногда раз в два года попеременно в России и в США.
Помимо администраторов в заседании участвовали и ученые-гуманитарии. По линии этой Комиссии в те годы (конец 1960–1970-х годов) я ездил в США довольно часто, представляя в ней Национальный Комитет советских историков. Деятельность этой Комиссии демонстрировала особенности отношений между нашими странами в годы холодной войны. Обе стороны словно отделяли официальную конфронтацию от контактов по линии науки, образования и культуры. Фактически и в СССР, и в США отнюдь не ограничивали контактов представителей общественности. Конечно, мы понимали, что и в СССР, и в США отбирали «объекты» для посещений, дозируя их интенсивность и количество. Но все это как бы отражало более общие ограничения холодной войны, которая была и эпохой жесткой конфронтации, и одновременно в определенной степени эпохой стабильности.
Именно в те годы по линии этой Комиссии я посетил основные «русские центры» ведущих американских университетов (Гарвард, Стэнфорд, Колумбийский университет в том числе) и познакомился с теми, кто задавал тон в американской советологии. Разумеется, советские участники сталкивались с «идеологическими нападками» со стороны наших американских коллег с их явным стремлением принизить роль нашей