в эту сторону шел кто-то, сначала показавшийся пьяным, неистово размахивающий руками. Ближе оказалось, что он трезвый, но при этом его на ходу корчат припадки сильнейшей злобы. Этот неестественно молодой человек, оказывается, был маршалом ордена. Маршалом здесь считался тот, кто заведовал финансами. Главбух, по-обычному. Он кинулся к Мокею и Льву – кажется, искал кому пожаловаться.
Выяснилось, что магистр все решил окончательно. Ночью он прислал письмо на сайт ордена. Nihil habeo nihil timeo.
– Ничего не имею – ничего не боюсь, – объяснял маршал. – Все, значит, теперь обет бедности принят! Так что капитул сегодняшний – это ненужная туфта. Уже все решено. И деньги еще будем выбрасывать! Символическое очищение от грязных денег, блин! Все на свете сокращаем, разгоняем таджиков, только рыбу для внутреннего потребления оставляем. Раздавать братьям, делить. Мол, делайте с ней, что хотите. Нищета, блин горелый! Даже хлеб продавать теперь нельзя! Неблагородно. Наверное, боится, что мы свое добро не отстоим, что разорят и отнимут! Только никто здесь никого не боится. Отобьемся от всех!
– Ничего. Ему из Гондураса – Эквадора виднее, – снисходительно отвечал Мокей. И уже потом, глядя вслед ушедшему маршалу: – Никто другой на свете не смог бы добиться такого – заставить выбросить деньги. Но магистр может все! Его воля – это, знаешь, воля!
– Ладно, а где ваше серебро? – спросил, наконец, Лев.
– Тут, – Мокей, который теперь стоял на земле, топнул по ней ногой в тапочке. – Под гороховской землей чего только нет. И не только спиртоводочный завод. Там еще одна деревня, подземная, тайная. Ладно, у меня ключи от мастерских есть. Пойдем!
Они вошли в домик неподалеку, ветхий, почти сарай. В углу здесь почему-то стояла хорошая голландская печка, оббитая жестью. Слишком хорошая для этого щелястого помещеньица. Мокей засунул в какую-то щель в печке ключ и внезапно открыл в ней вдруг обнаружившуюся высокую дверь. Ее Лев поначалу совсем не заметил.
Внутри якобы печки начиналась спиральная лестница с жестяными ступенями. Лев вошел туда, внутрь и остановился, глядя вниз.
– Тайное убежище! – с удовольствием сказал Мокей и закрыл за ним дверь, оставшись снаружи.
Слышался непонятный механический шум. Пахло машинным маслом и горелым железом. Спустившийся вниз, Лев оказался в коридоре, оббитом досками, потянул за какую-то деревяшку, оказавшуюся дверной ручкой.
Шум стал еще сильнее. Сначала Лев увидел чью-то загорелую лысину, кто-то склонился перед маленьким прессом. Шлепал штамп. Сбоку падали маленькие, ярко блестевшие кружочки. Сверкающая куча их лежала сбоку на столе.
Этот штамповщик был в наушниках и не сразу заметил Льва. Наконец, к тому повернулось крепкое скуластое лицо преждевременно облысевшего человека лет тридцати. Смуглого, даже желтоватого, явно нерусского. Кое-где на этом лице темнела свежая металлическая грязь.
– Прислали, наконец, оруженосца, ученика. Тебя, вроде, Лев