неповоротливой. Но, моя красотка маневренная, она проскочит. Жму на газ, лечу вперёд…
О том, что мой автомобиль превратился в груду покорёженного красного железа, как моё бесчувственное, окровавленное тело доставали из-под дымящихся обломков, как доктора боролись за мою жизнь, и о том, насколько мне повезло, что все кости остались целы, я узнала лишь позже, в реанимации. Мама дежурила у моей постели день и ночь, Геннадий, наверняка по просьбе мамы, заходил лишь изредка. Хотя, его-то, видеть мне хотелось в самую последнюю очередь. Сидел, молчал, выдавливая из себя какие-то, подобающие случаю фразы.
Перед глазами стояла мутная пелена, сквозь которую я видела не людей, не их глаза, губы, брови, родинки и морщинки, а просто размытые силуэты, облачённые в белое, и пятна вместо лиц.
Операция не помогла, несмотря на то, что её провёл лучший микрохирург области, заслуженный врач Российской федерации.
– Я сделал всё, что мог, – объявил мне седовласый доктор, после проведения осмотра. – Но чудес не бывает, и вы должны это понимать.
– А если в Москву? – робко спросила я, теребя пояс своего халата, спросила и тут же прикусила язык. Понимала, что поступаю бестактно, мол здесь, у нас врачи – придурки, а вот в столице – боги. Но, как человек, у которого только что отняли надежду, вынесли приговор, я нуждалась в, хотя бы иллюзии на маленький шанс, что всё ещё можно исправить.
Захар Андреевич не обиделся, лишь тяжело, как-то уж совсем по-стариковски, вздохнул, зашуршал бумагами на своём столе.
– Для собственного успокоения можете съездить в клинику профессора Фёдорова, однако, я бы не рекомендовал вам рассчитывать на какой-то там результат.
Виталик же, так и ни разу не появился. Он не заходил в реанимацию, и когда меня перевели в общую палату не навещал тоже. На все мои вопросы мама отмахивалась, мол, не об этом думаешь, до Виталика ли нам сейчас, когда произошло такое? А я ждала, сжимала в руках свой смартфон, вскакивала, когда в палату открывалась дверь. Как же мне не хватало его поддержки, его спокойного голоса, его мудрых рассуждений.
Не появился он и после выписки, когда родители привезли меня в нашу с ним квартиру. Тишина жилища показалась мне давящей, зловещей. Тикали часы, гудел холодильник, пахло спёртым воздухом. На всех поверхностях лежал плотный слой пыли. Хотелось взвыть, и только присутствие мамы не давало мне скатиться в безобразную истерику. Я с нетерпением ждала, когда она уйдёт, чтобы вволю нареветься, чтобы оплакать навсегда утерянную жизнь. Мне больше никогда не сесть за руль, не пройтись самостоятельно по улице, не накрасить глаза и губы, не выйти на работу, ведь кому нужен полуслепой учитель? Как стану проверять тетради? Как буду оценки ставить в дневники и журнал? Как за тридцатью балбесами услежу?
Жизнь проходила мимо меня. За окном вовсю бушевала весна, пахло сиренью, гудели машины и визжали дети. Я же, металась по квартире раненным зверем, прислушиваясь к каждому шороху. Мать приносила продукты, готовила мне супы и второе, однако аппетита