мой друг.
– Плащ, говоришь? Плащ, лишь знак моего особого положения, больше похожего на положение монаха-пустынника, неожиданно оказавшегося в самой гуще городской толпы. Из тишины размышлений и духовных поисков, отрицающих всякую чувственность, вдруг оказаться среди многоголосой, кипящей страстями толчеи. Невольно все обратят внимание. Кто-то, чертыхаясь: чего, мол, встал. Кто-то, незлобно усмехаясь: чудак человек. А кто-то, крутя пальцем у виска. Но заметят все. А ты стоишь и смотришь на них глазами младенца, только что соприкасающегося с проникновенной и необъятной вселенной. Глазами, умеющими заглядывать в самую душу и читать в ней, как в открытой книге. Мне просто повезло. Я оказался среди людей, устремленных к одной общей цели. Меня подхватило течением жизни и, словно песчинку, вытолкнуло наверх.
– Течение унеслось, а ты остался.
– Течение подчиняется берегам и дну. Песчинка хоть и стирается о камни, не меняет своей природы. Я по-прежнему в течении и, по-прежнему – песчинка, не растворившаяся в нём.
– Ты начал уставать от жизни – философствуешь, – саркастически улыбнулся в седую шелковистую бороду Цивилиус.
– Да, я начал уставать от жизни. Сначала мне нравилось бежать со всеми. Я был восхищён духовным порывом бегущих. Мне казалось, ещё мгновение – и озарённые высокой идеей люди хлынут вниз, во мрак и разбудят, осветят его своим горящим сердцем.
– Так-так, интересно. А они неожиданно замерли в нерешительности у самого края, не решаясь шагнуть дальше, – Цивилиус (Тень представил себе эту картинку) самодовольно потирал сморщенные руки, как бы говоря: а я говорил вам, говорил! – Ты устал не оттого, что бежал. Тебя кольнула мысль: куда бежим и зачем? Ты оглянулся. Кругом синие задыхающиеся лица. Локти. Жажда быть первым. И где тот товарищеский задор на старте, когда все ещё вместе. Дистанция раскрывает характеры и расставляет всех по своим местам. Сильные и выносливые впереди. Хитрые и умные за ними. Слабых волокут, чертыхаясь, или бросают на обочине – в зависимости от необходимости их присутствия на финише.
Когда мы с тобой познакомились, ты был невинным младенцем. Зачатый роком, принятый на руки добродушной судьбой. В твоём лице я обрёл не просто ещё одно действующее лицо, лицемерно внимательное и приторно услужливое; я обрёл друга. Часы на фронтоне над парадным входом начертили в небе магические круги и увлекли за собой младенца. И он доверчиво пошёл, слушая в дороге небылицы и рассказы о всемогуществе милующего и карающего царя, о парящей словно лебедь царице, о их славной дочери – неуёмной цесаревне – и о великих богатырях, числом двенадцать, восседающих за круглым столом и справедливо управляющих благодарным народом. Так за разговорами младенец не заметил, как выросло и окрепло его тело. Он возмужал и забыл младенческие радужные сны. Царь хлопнул в ладоши, часовой механизм щёлкнул, раздался мелодичный бой звонкой меди. Вслед за царём поднялась царица и, обойдя вкруг стола, замерла