однажды натолкнулся на удивительный отзыв современника о Чехове, талант которого уже развернулся в полную силу: «Как капля точит камень, г. Чехов точит русское общество внушениями, что оно ни на что не годится, что оно сгнило до корня. Средства у г. Чехова большие: сила таланта, глубокая вдумчивать и знание русского человека…» В результате, сам талант Чехова, по мнению критика, приносит вред, ибо «человек, которому доказали, что он безнадежно погиб… уже не может подняться». Какое верное и зловещее суждение, насколько оно выше пустопорожних рассуждений о художественности, мастерстве и эстетике. И, как ни поворачивай, так ведь оно и есть. Да и у Гоголя где-то: главное назначение писателя – протянуть руку изнемогшему духом.
«Если бы Магомет принимал от нервов бромистый калий, работал только два часа в сутки и пил молоко, то после этого замечательного человека осталось бы так же мало, как после его собаки…»
Z, вялый, разочаровавшийся, полный желчного сарказма и обленившийся, тем не менее постоянно толкует о стремлении и необходимости пребывать в предельно экстатическом состоянии – как единственном достойном смысле жизни. При этом якобы самое желаемое для него – раз в год неделю-другую посвятить себя написанию нескольких «нобелевских» страниц, а все остальное время пребывать в состоянии экстатической медитации, желательно у моря, при винном погребе и женщине. Даже сомневаешься, слушая его, может, шутит? При этом, к тому же, ничего не пишет, даже «раз в году», только «тезисы».
Вот, теперь очевидно: с возрастом все-таки происходит некоторая переоценка, даже таких безусловных классиков, как Чехов и Толстой. Причем не в части художественной и литературного мастерства, а в вещах куда более существенных для писателя – мировоззрения, интеллекта, личностных качеств. В особенности это касается хваленой, так называемой «тонкой психологичности» классиков, рассуждений об отношениях мужчины и женщины, человеческом смыслополагании, о том, что в ХХ веке стали называть «комплексами». Не говоря уж о богословских материях, в сравнении с тем же святоотеческими текстами. Толстой и правда оказывается до нелепого наивен, по-детски, но не в симпатичном, положительном смысле, а именно маргинальном. Ну у Толстого хоть нет склонности к эффектам и сюжетным фокусам. Чехов же часто поверхностен и даже искусственно-схематичен. Да он и сам был этим недоволен, и не раз признавался. Только друзья-почитатели предпочитали видеть в этом скромность и кокетство мастера. Понятно, не все так плохо.
Z – У Чеховых-Толстых ужасно много недостатков. Им прощают, а мне нет.
Беседа с умным человеком – изрядный труд. Но ведь мы не удивляемся, что изрядный труд – говорить о мироздании не с литератором а, к примеру, с астрофизиком.
Чтобы читать умные книги, не обязательно быть умным. Чтобы читать глупые книги, нужно быть глупым. Непременно.
Или немного